"Олаф Бьорн Локнит. Зов Древних ("Конан") " - читать интересную книгу автора

Стройный, жилистый, среднего росточка командир с большими, умными и
печальными карими глазами на тонком, почти аскетическом лице, которое
несколько портил вечно рубиновый цвет носа, с залысинами на лбу, а рядом
здоровенный толстомордый детина с копной густых, буйных и запутанных, как
кустарник в лесах пиктов, рыжих кудрей, удачно дополненных бакенбардами,
роскошными усами, плохо подстриженной бородой и общей недельной небритостью.
При этом воин был туп, как бревно, и не знал иных утех, кроме как
затащить на сеновал дородную кухарку или опорожнить бочонок самогона, а
после дрыхнуть до завтрашнего вечера, сотрясая стены премерзким храпом.
Впрочем, в последнем, исключая храп, начальник и подчиненный почти не
отличались друг от друга.
Но шутки шутками, а рассказ их был страшен и неправдоподобен. Первая
ночь минула спокойно, и Люций уже был готов подозревать, что
проныры-пейзане, обманув людей милосердного сюзерена, сами укрывают скот
где-то в горах. Однако, будучи человеком ответственным, совестливым и
богобоязненным, страшась оклеветать невинного, он отдал приказ повременить
еще две ночи.
На вторую ночь приключилось неладное. Один из солдат отдалился от
общего стана, желая посмотреть, не скрывается ли кто-нибудь за старой
известковой скалой, искрошенной временем и молотами местных жителей, которые
вырубали в ней глыбы для своих изгородей и построек. Скала все же была еще
очень велика - пять или шесть человеческих ростов - и закрывала собой
промоину, уходившую между двумя постепенно повышавшимися склонами к
небольшому ручью, который едва сочился в жаркие дни, но после дождей или
весеннего таяния снегов набухал, как тесто, и мчался бешеным потоком,
ворочая бревна и камни, пока не разливался бессильно, вырвавшись на простор
болот. Солдату показалось, что там осыпались мелкие камешки.
Но вот уже взошла луна, а он не возвращался. Люций забеспокоился и
отправил на поиски еще троих. Эти возвратились быстро, но слова их были
неутешительны. Их товарищ исчез бесследно. Пока суетились, зажигали факелы,
обшаривали кустарники, ямы и расселины, кричали и бегали, пропали две овцы.
Пастухи, хотя сидели все время у костра и таращились старательно во
тьму, снова ничего не могли сказать. Собаки не только не лаяли, но и вообще
не проявляли ни малейших признаков беспокойства. Наконец, после упорного
двухчасового допроса с пристрастием, учиненного офицером, один из туземцев,
испугавшись, что разгоряченный, подогретый вдобавок захваченным с собой
вином аквилонец выхватит сейчас из ножен свой короткий широкий меч и,
пожалуй, еще отсечет какую-нибудь немаловажную часть его тела, поведал, что
один из псов сначала глухо ворчал, а после жалобно скулил в то время, когда
отряд носился в поисках пропавшего товарища. Впрочем, крестьянин объяснял
поведение собаки тем, что пес задремал и ему привиделось что-то во сне.
Люций не поверил столь дурному предположению ни на грош и призвал весь
гнев солнцеликого Митры на презренного варвара. Даже ему было достоверно
известно, что небольшие, но исключительно разумные длинношерстные и
длинномордые собаки пастухов, гораздо более симпатичные, к слову, нежели их
хозяева, не позволяют себе глаз сомкнуть, когда сторожат скот.
Дневные розыски также не принесли ничего утешительного, но зато
случилось кое-что интересное. Склоны здешних возвышенностей, поднимающихся
все выше и переходящих в горные отроги, изрыты множеством пещер и пещерок,
которые веками проделывала вода. Пастухи, однако, не очень-то полагаясь на