"Джек Лондон. Кости Кахекили (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

новеньком, просмоленном и лакированном. Его мастерил корабельный плотник,
полагавший, что делает лодку, которая не должна протекать. Гроб был весь
деревянный, и только над лицом Кахекили оставалось тонкое стекло. Вожди не
привинтили наружной доски, чтобы закрыть это стекло. Может быть, они не
знали устройств гробов хаоле; во всяком случае, как ты увидишь, мне
оказалось на руку то, что они этого не знали.
"Тут только один моэпуу>, - проговорил жрец Эоппо, глядя на меня,
когда я сел на гроб на дне пироги. Вожди уже гребли, выплывая за рифы.
"Другой убежал и спрятался! - ответил Аимок. - Это единственный,
которого нам удалось поймать>.
И тогда я понял. Я понял все! Меня должны были принести в жертву!
Второй жертвой был избран Анапуни! Вот о чем шепнула Малиа Анапуни на
попойке. И ее утащили, прежде чем она успела предупредить меня. А он, с
его злым сердцем, не сказал мне этого.
"Их должно быть два! - отвечал Эоппо. - Таков закон!>
Аимоку перестал грести и поглядел на берег, словно хотел вернуться и
найти другую жертву. Но некоторые вожди стали возражать, доказывали, что
все простолюдины ушли в горы или лежат табу в своих домах и что могут
пройти дни, прежде чем найдут второго. В конце концов Эоппо сдался, хотя
время от времени продолжал ворчать, что закон требует двух моэпуу.
Они гребли. Проехали Алмазный Мыс, поравнялись с Мысом Коко, пока не
выплыли на середину пролива Молокаи. Здесь разгулялась волна, хотя
пассатный ветер дул очень слабо. Вожди перестали грести, и только рулевые
держали челны носами к ветру и к волне. И прежде чем двинуться дальше, они
снова вскрыли несколько кокосов и принялись пить.
"Не беда, что я выбран в моэпуу, - обратился я к Хумухуму, - но я
хотел бы напиться перед тем, как меня убьют!>
Я не получил питья. Но я говорил правду! Я слишком много выпил виски
и рому, чтобы бояться смерти. По крайней мере у меня исчез бы
отвратительный привкус во рту, перестала бы болеть голова, перестали бы
гореть, как раскаленный песок, внутренности! И, кажется, больше всего я
страдал от мысли о языке гарпунщика, вывалившемся на песок и покрытом
песком. О, Канака Оолеа, какие скоты молодые люди, когда пьют! Только
состарившись, подобно мне и тебе, обуздывают они свою жажду и пьют
умеренно, как ты и я.
- Так уж нам приходится! - возразил Хардмэн Пул. - Старые желудки
изнеживаются, становятся тонки и слабы. И мы пьем умеренно, ибо не смеем
пить больше. Мы мудры, но горька эта мудрость!
- Жрец Эоппо спел длинную меле о матери Кахекили и родительнице этой
матери и обо всех матерях до самого начала времен, - продолжал Кумухана. -
И мне казалось, что я умру от пожирающего меня жара, прежде чем он
окончит. Он стал взывать ко всем богам нижней вселенной, и средней
вселенной, и верхней вселенной, умоляя их холить и лелеять покойного алии
и исполнить заклятия - и страшные же были заклятия! - которые он наложил
на всех людей в будущем, вздумавших бы дотронуться до костей Кахекили и
забавляться, убивая при их помощи гадов.
Знаешь, Канака Оолеа, жрец говорил совсем на другом языке, и я узнал
этот язык - язык жрецов, древний язык. Мауи он называл не Мауи, но
Мауи-Тики-Тики и Мауи-По-Тики. А Хину, божественную мать Мауи, он называл
Ина. А божественного отца Мауи он называл то Акалана, а то Каналоа.