"Джек Лондон. Картинки (Очерк)" - читать интересную книгу автора

сдвинулся с места. Он держался крепко. Вздулся второй рубец, потом третий.
И только когда кнут просвистел в четвертый раз, мальчик вскрикнул. Больше
у него не было сил стоять и молчаливо сносить удары; они сыпались один за
другим, а он приплясывал на месте, отчаянно вопя, но не делал все же
попытки бежать. И если этот непроизвольный танец уводил его за невидимую
черту, где его уже нельзя было достать кнутом, он, все так же приплясывая,
возвращался обратно. Получив свои двенадцать ударов, он, плача и
повизгивая, скрылся между фургонов.
Вожак стоял неподвижно и ждал. Тогда из-за деревьев вышел второй
мальчик. Но у этого не хватило мужества пойти на казнь с поднятой головой.
Он приближался чуть ли не ползком, как трусливая собачонка, охваченная
смертельным страхом, который заставляет ее то и дело поворачивать и сломя
голову бросаться обратно. И каждый раз он возвращался, описывая вокруг
своего палача все меньшие и меньшие круги, скуля и повизгивая, как
звереныш. Я заметил, что он ни разу не взглянул на цыгана. Глаза его были
неотступно прикованы к кнуту, и в них стоял такой ужас, что все во мне
переворачивалось от сострадания, - безысходный ужас ребенка, не
понимающего, за что его мучают. Я видел, как справа и слева от меня падают
в бою крепкие мужчины, корчась в предсмертных судорогах; видел, как
раворвавшийся снаряд превращает десятки человеческих тел в кровавое
месиво, но, поверьте, видеть это было забавой, совершеннейшим пустяком по
сравнению с тем, что я испытывал, глядя на несчастного ребенка.
Началась порка. Избиение, которому подвергся первый мальчик, бледнело
перед карой, постигшей его товарища. Не прошло и минуты, как его худенькие
ножки залила кровь. Он приплясывал, извивался и сгибался пополам, -
казалось, это не мальчик, а зловещий картонный паяц, которого дергают за
нитку. Я говорю <казалось>, но его отчаянные вопли не оставляли сомнений в
реальности этой казни. Это был звенящий, пронзительный визг, без единой
хриплой ноты, - невинная, надрывающая душу жалоба ребенка. Наконец силы
изменили ему, разум померк, и он кинулся бежать. Но на этот раз человек
бросился за мальчиком, щелканьем кнута отрезая ему дорогу, загоняя его на
открытое место.
И тут произошло замешательство. Я услышал дикий, сдавленный вопль:
женщина, сидевшая на козлах фургона, бежала к мальчику, чтобы помешать
расправе. Она бросилась между мужчиной и ребенком.
- Что, и тебе захотелось? - проворчал цыган. - Получай, коли так!
Он замахнулся. Длинная юбка закрывала ей ноги, и он целился выше,
ладил хлестнуть ее по лицу, - а она защищалась, как могла, закрываясь
руками и локтями, втянув голову, подставляя под удары худые руки и плечи.
Героическая мать! Она знала, что делает. Мальчик, повизгивая, побежал к
фургонам, чтобы там укрыться.
И все это время четверо мужчин, лежавших со мной рядом, смотрели на
это истязание и не двигались с места. Не шелохнулся и я, - говорю это без
ложного стыда, хотя моему рассудку пришлось выдержать нелегкую борьбу с
естественным побуждением - вскочить и вмешаться. Но я достаточно знал
жизнь. Не много пользы принесло бы этой женщине или мне, если бы пятеро
цыган на берегу Сасквеханны избили меня насмерть! Я однажды видел, как
вешали человека, и хотя все во мне кричало от негодования, не проронил ни
звука. При первой же попытке протеста мне раскроили бы череп рукояткой
револьвера, ибо повесить этого человека повелевал Закон. А здесь, в