"Jack London. The Sea Wolf (англ., с подстрочником) " - читать интересную книгу автора

frequently and more furiously. I grew to await it with a nameless dread.
Then it seemed as though I were being dragged over rasping sands, white and
hot in the sun. This gave place to a sense of intolerable anguish. My skin
was scorching in the torment of fire. The gong clanged and knelled. The
sparkling points of light flashed past me in an interminable stream, as
though the whole sidereal system were dropping into the void. I gasped,
caught my breath painfully, and opened my eyes. Two men were kneeling beside
me, working over me. My mighty rhythm was the lift and forward plunge of a
ship on the sea. The terrific gong was a frying-pan, hanging on the wall,
that rattled and clattered with each leap of the ship. The rasping,
scorching sands were a man's hard hands chafing my naked chest. I squirmed
under the pain of it, and half lifted my head. My chest was raw and red, and
I could see tiny blood globules starting through the torn and inflamed
cuticle.

Но сон мой начал меняться, а я уже понимал, что это сон. Амплитуда
моего полета становилась все короче и короче. Меня начало бросать из стороны
в сторону с раздражающей быстротой. Я едва успевал перевести дух: с такой
стремительностью мчался я в небесном пространстве. Гонг грохотал все чаще и
яростнее. Я ждал каждого его удара с невыразимым ужасом. Потом мне
показалось, что меня тащат по хрустящему, белому, раскаленному солнцем
песку. Это причиняло мне невыносимые муки. Мою кожу опалял огонь. Гонг
гудел, как похоронный колокол. Сверкающие точки мчались мимо нескончаемым
потоком, словно вся звездная система проваливалась в пустоту. Я вздохнул, с
трудом перевел дыхание и открыл глаза. Два человека, стоя на коленях,
хлопотали надо мной. То, что качало меня в мощном ритме и несло куда-то,
оказалось качкой судна на волнах океана, а вместо ужасного гонга я увидел
висевшую на стене сковороду, которая бренчала и дребезжала при каждом
наклоне судна. Хрустящий, опалявший меня огнем песок превратился в жесткие
ладони какого-то человека, растиравшего мою обнаженную грудь. Я застонал от
боли, приподнял голову и посмотрел на свое красное, воспаленное тело,
покрытое капельками крови, проступившими сквозь расцарапанную кожу.


"That'll do, Yonson," one of the men said. "Carn't yer see you've
bloomin' well rubbed all the gent's skin orf?"

- Хватит, Ионсон, - сказал второй. - Не видишь, что ли, совсем
содрал с джентльмена кожу!


The man addressed as Yonson, a man of the heavy Scandinavian type,
ceased chafing me, and arose awkwardly to his feet. The man who had spoken
to him was clearly a Cockney, with the clean lines and weakly pretty, almost
effeminate, face of the man who has absorbed the sound of Bow Bells with his
mother's milk. A draggled muslin cap on his head and a dirty gunny-sack
about his slim hips proclaimed him cook of the decidedly dirty ship's galley
in which I found myself.

Тот, кого назвали Ионсоном, - человек могучего скандинавского типа, --