"Джек Лондон. Бесстыжая (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

потому что я был к ней равнодушен.
Так вот, говорю, явился к нам еще один гость. Высокий, худой,
седовласый старик-индеец, с крючковатым, как орлиный клюв, носом. Он вошел
не постучав; Вана тихо вскрикнула - не то приглушенный визг, не то стон,
потом упала передо мной на колени и смотрит на меня умоляющими глазами
лани, а на него, как лань, которую вот-вот убьют, а она не хочет, чтобы ее
убивали. Потом с минуту, показавшуюся мне вечностью, она и старик смотрели
друг на друга. Первой заговорила Палома, должно быть на его языке, потому
что старик ей ответил. И, клянусь всеми святыми, вид у него был гордый и
величественный! У Паломы дрожали колени, и она виляла перед ним, как
собачонка. И это в моем доме! Я вышвырнул бы его вон, не будь он такой
старый.
Слова его были, наверно, так же страшны, как и взгляд. Он будто
плевал в нее словами! А Палома все хныкала и перебивала, потом сказала
что-то такое, что подействовало, так как лицо его смягчилось. Он удостоил
меня беглым взглядом и быстро задал Ване какой-то вопрос. Она опустила
голову и покраснела, и вид у нее был смущенный, а потом ответила одним
словом и отрицательно покачала головой. Тогда он повернулся и исчез за
дверью. Должно быть, она сказала "нет".
После этого стоило Ване меня увидеть, как она начинала дрожать. Она
теперь все время торчала на кухне. Потом, смотрю, опять стала появляться в
большой комнате. Она все еще дичилась, но ее огромные глаза неотступно
следили за мной...
- Бесстыжая! - отчетливо услышал я. Но и Джулиан Джонс и я уже успели
к этому привыкнуть.
- Признаться, и я почувствовал к ней какой-то интерес - о, не в том
смысле, как думает и постоянно твердит мне Сара. Двухфунтовый самородок -
вот что не давало мне покоя. Если бы Вана навела меня на след, я мог бы
сказать прощай железной дороге и двинуться в Небраску, к Саре.
Но тут все полетело вверх тормашками... Неожиданно... Я получил
письмо из Висконсина. Умерла моя тетка Элиза и оставила мне свою большую
ферму. Я вскрикнул от радости, когда прочитал об этом; напрасно я
радовался, потому что вскорости суды и адвокаты все из меня выкачали - ни
одного цента мне не оставили, и я до сих пор плачу по долговым
обязательствам.
Но тогда я этого не знал и собрался ехать домой, в обетованную
страну. Палома расхворалась, а Вана лила слезы. "Не уезжай! Не уезжай!" -
завела она песню. Но я объявил на службе о своем уходе и отправил письмо
Саре - ведь правда, Сара?
В тот вечер у Ваны, сидевшей с убитым видом у печки, впервые
развязался язык. "Не уезжай!" - твердит она мне, а Палома ей поддакивает.
"Если ты останешься, я покажу тебе место, где брат нашел самородок". -
"Слишком поздно", - сказал я. И объяснил, почему.
- А ты говорил ей, что я жду тебя в Небраске? - заметила миссис Джонс
холодным, бесстрастным тоном.
- Что ты, Сара, зачем бы я стал огорчать бедную индейскую девушку!
Конечно, не говорил. Ладно. Она и Палома перекинулись несколькими словами
по-индейски, а потом Вана говорит: "Если ты останешься, я покажу тебе
самый большой самородок, отца всех самородков". - "Какой величины, -
спрашиваю, - с меня будет?" Она засмеялась. "Больше, чем ты. Куда больше".