"Анита Лус. Джентльмены предпочитают блондинок (Джентльмены предпочитают блондинок #1)" - читать интересную книгу автора

двадцать пять. Он как услышал, что мы про франки заговорили, вроде как
немного успокоился. Дороти достала свое портмоне и дала ему двадцать пять
франков. Тогда он перестал визжать, сунул деньги в карман, а потом достал
огромный носовой платок с лиловыми слонами и принялся плакать. Дороти
опешила и говорит: "Послушайте, вы нас, конечно, очень позабавили, но если
собираетесь продолжать в том же духе, то лучше уходите".
А он показывает на телефон, мол, вроде как позвонить хочет, а Дороти
говорит: "Если вы думаете, что по этой штуковине можно звонить, валяйте,
только мы пробовали - толку никакого". Он кинулся к аппарату, а мы с Дороти
отправились одеваться. Он позвонил, а потом метался то к моей двери, то к
двери Дороти и все говорил что-то, рыдая, но нам с Дороти это успело
надоесть, так что мы на него внимания не - обращали.
И тут снова раздался громкий стук в дверь, мы услышали, как он кинулся
открывать, и пошли в гостиную посмотреть, что там такое. Посмотреть было на
что. Оказалось, еще один француз заявился. Этот новый француз ворвался в
комнату и с криком "папа!" бросился обнимать первого. Похоже, это и впрямь
оказался его сын, потому что сын - партнер папаши в адвокатской фирме.
Потом папа долго-долго что-то говорил и все показывал на нас с Дороти. Сын
посмотрел на нас и как завизжит: "Ме папа, эль сон шарман!" Похоже, он
говорил папе по-французски, что мы совершенно очаровательные. Тут мсье
Бруссар перестал рыдать, надел очки и принялся нас разглядывать. А его сын
отодвинул штору, чтобы папа смог нас разглядеть получше. Папа нас разглядел
и остался очень доволен. Он расплылся в улыбках, ущипнул и Дороти, и меня
за щечки и все повторял "шарман!", что по-французски значит
"очаровательно!". А сын его перешел на английский, и по-английски он
говорит прямо как американец. Он нам сказал, что папа позвонил ему и велел
прийти, потому как мы вроде не понимали, что он нам говорит. Оказывается,
мсье Бруссар все это время говорил с нами по-английски, только мы ничего
разобрать не могли. Дороти сказала: "Если ваш папа по-английски говорил, то
я должна была за свой греческий золотую медаль получить". Сын это рассказал
папе, папа громко смеялся, хоть и шутили над ним, и ущипнул Дороти за щеку
еще раз. А потом мы с Дороти спросили, что он такое рассказывал, когда
говорил по-английски, и сын ответил, что это было про его клиентку, леди
Фрэнсис Бикман. Тогда мы спросили сына, чего это его папа так плакал. А сын
сказал, что папа плакал, потому что думал про леди Фрэнсис Бикман. А Дороти
на это: "Если он плачет, когда только о ней думает, что же с ним бывает,
когда он ее видит?" Сын растолковал папе, что сказала Дороти, и мсье
Бруссар громко-громко рассмеялся, поцеловал Дороти руку и сказал, что нам
надо распить бутылку шампанского. Потом он подошел к телефону и заказал
шампанское.
Тогда его сын ему сказал: "Давай пригласим этих очаровательных леди
сегодня в Фонтенбло!" А папа сказал, что это замечательная идея. Тогда я
сказала: "А как нам вас называть? Потому что если в Париже все так же, как
в Америке, получается, что каждый из вас - мсье Бруссар". И тогда мы
придумали - называть их по именам. Оказалось, что сына зовут Луи, и тогда
Дороти сказала: "Я слыхала, будто в Париже все Луи пронумерованы". Нам
постоянно говорили про какого-то Луи шестнадцатого, который, как мы поняли,
занимался антикварной мебелью. Я даже поразилась тому, сколько Дороти
теперь знает всего исторического. Может, она в конце концов и расширит свой
кругозор. Дороти сказала Луи, что он ей свой номер может не говорить, она и