"Конрад Лоренц. Оборотная сторона зеркала" - читать интересную книгу автора

поддержки, именуемое в естествознании "принципом взаимного прояснения"
(principle of mutual elucidation). Когда мы попеременно бросаем взгляд на
наш аппарат отображения мира и на вещи, которые он так или иначе отображает,
и когда в обоих случаях, несмотря на различные направления зрения, мы
приходим к результатам, бросающим свет друг на друга, то этот факт может
быть объяснен лишь на основе предположения гипотетического реализма -
предположения, что всякое познание опирается на взаимодействие познающего
субъекта и познаваемого объекта, которые оба одинаково реальны. Этот факт,
по крайней мере, позволяет нам принять такое предположение в виде гипотезы,
оправдываемой, как всякая гипотеза, дальнейшими исследованиями - если они
делают ее более вероятной. И если оказывается, что каждое приращение знания
о нашем аппарате отображения мира приводит к новому, хотя бы небольшому,
исправлению нашей картины мира, если, обратно, каждое продвижение в нашем
знании Сущего-в-себе позволяет нам подвергнуть новой критике наш "perceiving
apparatus", то у нас становится все больше оснований считать правильной нашу
теорию познания, естественность которой не следует принимать за наивность.

4. ИДЕАЛИЗМ КАК ПРЕПЯТСТВИЕ ДЛЯ ИССЛЕДОВАНИЯ

Идеализм в смысле обычного определения есть гносеологическое воззрение,
принимающее, что внешний мир существует лишь как предмет возможного опыта,
но не независимо от всякого познания. В это понятие не входит критический,
или трансцендентальный, идеализм Иммануила Канта. В самом деле, он
принимает, как известно, реальность, которая существует сама по себе, по ту
сторону любого возможного опыта. Все, что я имею сказать по поводу
тормозящего познание воздействия идеализма, не относится к Канту. Его тезис
об абсолютной непознаваемости вещи в себе никому еще не помешал размышлять
об отношении между феноменальным и реальным миром; я решился бы даже
высказать еретическое подозрение, что сам Кант, не столь последовательный,
но гораздо более рассудительный, чем неокантианцы, в глубочайшей глубине
своего великого сердца был не так уж безусловно убежден в том, что оба этих
мира не находятся ни в каком отношении друг к другу. Иначе как бы могло
звездное небо над ним - принадлежащее, согласно этому предположению,
безразличной к ценностям "физической картине мира" - вызывать в нем то же
вечно новое изумление, что и нравственный закон в нем самом?
Человеку без философских предубеждений кажется совершенно безумной
мысль, что повседневно окружающие нас предметы внешнего мира получают свою
реальность лишь от нашего переживания. Каждый здоровый человек уверен, что
мебель по-прежнему стоит в его спальне и в том случае, если сам он выходит
за дверь. Естествоиспытатель, знающий об эволюции, твердо убежден в
реальности внешнего мира: конечно же наше солнце сияло в течение эонов,
прежде чем явились глаза, способные его увидеть. То, что стоит за нашей
формой созерцания пространства, или законы сохранения, постижимые для нас в
форме нашей категории причинности, существуют, может быть, вечно, чем бы ни
была эта вечность. Представление, что все это великое, быть может,
бесконечное, получает реальность лишь оттого, что человек, однодневный
мотылек, кое-что из этого замечает, кажется каждому связанному с природой не
только нелепостью, но прямо кощунством - кто бы ни был этот "связанный с
природой", крестьянин или биолог.
При таком положении вещей крайне удивительно, что в течение столетий