"А.Ф.Лосев. Итоги тысячелетнего развития ("История античной эстетики" #8, книга 1) " - читать интересную книгу автора

был уж чересчур сближен с Отцом, сближен почти до полного тождества. И такое
гомоусианское увлечение исторически для нас весьма понятно, поскольку оно
хотело быть полной противоположностью арианству, признававшему Сына не за
Бога, но за тварь. И если исходить из основ христианского вероучения, то,
конечно, Бог-Отец и Бог-Сын есть одно и то же, есть один Бог. Но также ясно
и то, что остановиться на этом тождестве для христианского вероучения тоже
было невозможно. И, пожалуй, не так уж были не правы те, кто обвинял
Афанасия в савеллианстве. Вот это и заставило новоникейских мыслителей во
главе с так называемыми каппадокийцами (Василий Великий, Григорий Богослов,
Григорий Нисский и многие другие) выдвигать в божестве наряду с тождеством
его лиц также и их различие, и различие не внешнее и поверхностное, не
функциональное и акцидентальное, но вполне реальное, субстанциальное, или,
как тогда говорили, ипостасное. Возникли долгие и мучительные споры о том,
какая разница между сущностью (усией), реальным бытием и ипостасью (то есть
не бытием просто, но бытием выраженным и осмысленным). В конце концов
пришлось три лица в проблеме троичности считать тождественными по бытию и
различными ипостасно. При этом для диалектики важно то, что ипостась, то
есть выраженный смысл бытия, мыслилась тоже бытийно, так как иначе смысл
бытия нужно было бы понимать в духе савеллианства, а еще хуже -
субъективно-человечески. В каппадокийских текстах так и читаем, что лицам
божества одинаково свойственно и тождество (taytotes) и различие
(heterotes), причем то и другое свойственно лицам божества объективно и
реально, ипостасно, а не просто атрибутивно или акцидентально. Получалось
так, что три лица троичности представляют собою самотождественное различие,
или саморазличное тождество. б) В связи с этим термин "единосущность",
фигурировавший на первом соборе, был оставлен и на втором,
Константинопольском соборе 381 года, и этот термин так и вошел в
общехристианский символ веры. Однако смысл его имел на втором соборе уже
совсем другой оттенок, поскольку он предполагал не только субстанциальное
тождество лиц, но и их субстанциальное различие. Этим уничтожалась всякая
возможность обвинять гомоусианство как в савеллианском преувеличении
божественного единства, исключающем всякое различие, так и в тритеизме (в
трехбожии), исключавшем всякое тождество внутрибожественных определений. в)
При всем этом, раз мы подходим к предмету исторически, необходимо помнить,
что логические категории - это одно, а их становление во времени - совсем
другое. Исследование показывает{39}, что даже и каппадокийцы отнюдь не сразу
пришли к этому окончательному выводу. Даже у Василия попадаются такие
выражения, которые сущность божества понимают как общность, а ипостаси
божества - как конкретную единичность. Это - правильно, но не в смысле
формальной логики, а в том смысле, что и божественная общность тоже
конкретна и личностна. На своей более ранней стадии развития каппадокийцы
еще склонялись к этому формально-логическому пониманию сущности. В
дальнейшем, однако, эта общая сущность тоже стала пониматься у них
конкретно, реально и личностно. Григорий Богослов утверждал, что языческие
боги тоже представляют собою единство, но что это единство только
логическое, а не субстанциальное. Он писал: "Но там [в язычестве] общность
имеет единство, представляемое только мысленно (epinoia), однако же
неделимых много и они разделены между собой временем, страстями и силой...
Не таково наше учение: напротив, каждое из них (ипостасей) по тождеству
сущности и силы имеет единство к соединенному не менее чем с самим