"А.Ф.Лосев. Итоги тысячелетнего развития ("История античной эстетики" #8, книга 1) " - читать интересную книгу автора

божественной простотой, безразличной к каким бы то ни было различиям и
усложнениям. Вот эта божественная простота неоплатонического Единого и
мешала его сближению с христианской Троицей, уже в самом именовании которой
заложена количественная множественность. Порфирий же, в своих философских
поисках бога, ввел в категорию Единого некоторые усложняющие моменты и тем
самым начал процесс сближения Единого с христианским Богом. А именно,
Порфирий ввел качества бытийности, жизни и познания, и эта горизонтальная
шкала, в отличие от строго вертикальной эманации Плотина, дала, как мы уже
видели (выше, часть первая, глава III, 2, п. 2), возможность
христианизирующим авторам, например Синезию, устранить из Троицы
субординацию. Это же нововведение Порфирия дало возможность и Викторину
сблизить понятие Единого с понятием христианского бога, не совмещавшимся с
требованиями простоты, цельности и бескачественности неоплатонического
Единого. в) В чем же оригинальность самого Викторина? Викторин, как увидим,
пошел дальше Порфирия, который, введя в Единое некоторую качественность,
толковал вместе с тем эти качества (в полном соответствии с апофатической
идеей) таким образом, что Единое теряло у него почти всякую связь с миром.
Так, например, если бытием обладает Единое, то, по Порфирию, мир находится в
небытии. Связь между бытием и небытием может установиться только в одном
случае, если человек сумеет отделить и очистить свой дух от вещного мира и
затем слиться в экстатическом порыве с Единым, то есть с истинным бытием,
прорвав тем самым завесу небытия. Такая беспредельная и абсолютная
разобщенность Бога и мира, как бытие и небытие, была, конечно, неприемлема
для христианина Викторина, так как хотя христианский Бог и трансцендентен
миру, тем не менее он не отделен от него. Каким же путем пошел Викторин,
чтобы, с одной стороны, опять, как в субординационном неоплатонизме,
сблизить порфириевского осложненного качествами Бога с миром, а с другой
стороны, избегнуть при этом как разобщенности Бога и мира, так и крайностей
субординационизма?{10} Викторин в полном соответствии с христианским учением
усилил в божестве момент активности и движения, усилил для того, чтобы
впоследствии семантически оправдать внутреннюю форму именования Бога Отцом.
Истинная субстанция, говорит Викторин, это движение, и не просто движение,
но перводвижение (Adversus Arium I 30, 20 - 26). Бог-Отец есть,
следовательно, по Викторину, причина и принцип всех вещей, и он присутствует
во всем существующем (IV 22, 10 - 22). Так Викторин решил для себя обе
задачи: он, во-первых, сблизил неоплатоническое Единое с Богом-Отцом,
благодаря порфириевскому усложнению абсолютной простоты Единого, и,
во-вторых, опротестовал порфириевскую разобщенность бога и мира, благодаря
усилению в боге активнодвижущего, созидающего момента. г) Что же касается
проблемы соотношения трех лиц в Троице, то в этом вопросе Викторин
демонстрирует не столь ухищренную логику, которую мы наблюдали у восточных
авторов. Бог-Сын стандартно приравнивается Викторином к Логосу, а само
наличие в Боге Логоса выводится Викторином все из той же идеи Порфирия,
усложняющей и дифференцирующей божественную простоту Единого. Раз Бог
обладает бытием, говорит Викторин, то, как все, бытием обладающее, Бог не
может не обладать и своим Логосом. Но Логос Бога - особен, он латентный и
самонаправленный Логос. Взятый сам по себе, Логос выражает качество
бытийности Бога. Познание и жизнь есть оборотная сторона бытия (IV 20 ff).
Как видим, Викторин стремится избежать субординации в отношениях между Отцом
и Сыном, а также старается в полном соответствии с никейским символом