"А.Ф.Лосев. Итоги тысячелетнего развития ("История античной эстетики" #8, книга 1) " - читать интересную книгу автора

угодно можно было понимать по-язычески, и тогда она оказывалась только
предельным обобщением самой же природы и чувственно-материального космоса. А
с другой стороны, этот термин в тогдашние времена можно было понимать и
чисто христиански; и тогда это уже была не природа и не был космос, но
личность, которая создала и самое природу, и сам космос. д) Принципиальное и
исторически важное значение терминологического нововведения Августина
отмечается в последнее время в большом числе историко-философских работ, - в
основном, к сожалению, зарубежных авторов, - специально посвященных
персоналистической теории Августина{13}, не говоря уже, конечно, о
многовековой традиции в христианской теологической мысли, согласно которой
"идея живой божественной личности была для Августина самой дорогой
идеей"{14}. Во всех этих работах говорится об особой роли Августина в
становлении христианского персонализма, но вместе с тем, как то всегда и
бывает при обобщениях такого крупного масштаба, содержательные оценки
деятельности Августина иногда не только не совпадают, но прямо расходятся до
такой степени, что в одних случаях Августин становится единоличным
первооткрывателем не только термина, но и самого понятия личности, а в
других случаях все новшества Августина сводятся на нет и утверждается, что
честь основания персонализма как такового приписывается Августину только в
силу исторических и риторических причин. Так, П.Анри, например, пишет{15},
что не только до, но также и после Августина не было ни одного философа,
равного ему в теории личности, а вся греческая философия оценивается в этом
плане как полнейший вакуум в смысле подхода к человеку (а не только к богу!)
как к личности. С другой стороны, П.Крауз{16} считает, что основное
содержание жизни личности, как оно дано у Августина, было разработано уже
Платоном. Нечего и говорить, что ни та, ни другая позиция не отражают всей
исторической правды. Наивно было бы предполагать, что античность вообще не
знала об индивидуально-личном начале в каждом человеке и даже в боге; вопрос
не в этом, а в том, как античность оценивала важность личностного подхода к
миру. А оценивала античность такой личный подход достаточно низко, и вот
здесь-то и кроется причина глубочайшего отличия, даже пропасти между
античным и христианским (а значит, и августиновским) пониманием личности,
так как в христианстве личностный подход не просто повышается в ценности и
значимости, но даже вытесняет на вторые, глубоко второстепенные позиции
царивший прежде онтологический подход к миру. А в такой исторической
перспективе частные содержательные заимствования Августина из Платона или
других античных авторов - это уже не принципиальный и фундаментальный
вопрос, а предмет скрупулезной и тщательной исторической точности по поводу
всякой детали. Поэтому в Августине нужно уметь видеть не неожиданно и ничем
не подготовленную, свалившуюся с неба новость, но и не спокойно
продолжательную, покорную прошлому деятельность, а именно видеть в нем
выразителя постепенно совершающихся сдвигов в самих основах человеческого
мышления, то есть видеть за Августином саму Историю. Входить в более частные
подробности дискуссии об Августине для нас не имеет смысла, и прежде всего
потому, что наибольший исторический резонанс, даже и в современных работах,
получила августиновская теория человеческой, а не божественной личности. Нас
же, наоборот, интересует именно абсолютная божественная личность, так как
основная касающаяся нашей тематики проблема переходного периода - это
проблема исторически первого именования неоплатонического Единого
божественной личностью. Иными словами, здесь нам важно не психологическое, а