"А.Ф.Лосев. Итоги тысячелетнего развития ("История античной эстетики" #8, книга 1) " - читать интересную книгу автора

результатом особого религиозного словоупотребления. Гипертрофирование
психологической стороны персоналистической теории Августина привело к тому,
что исследователи оставили до сих пор нерешенным и даже неразобранным,
казалось бы, сразу бросающийся в глаза вопрос: каждая ли ипостась Святой
Троицы является личностью, или только Троица в целом является личностью, или
же, наконец, здесь существует у Августина какой-либо более сложный,
диалектически выстроенный ответ. Мы предположили (выше, часть вторая, глава
I, 3, п. 1 в), что у Августина действительно имеется возможность совмещения
утвердительных ответов на оба вопроса, когда и каждая ипостась есть
личность, и Троица в целом есть также личность, а, главное, все это - одна и
та же абсолютная личность. И вот тут никакие параллели с человеческой
личностью невозможны. Однако мы также оставим это логическое звено
неразобранным, так как это уже сугубо христианская тематика, только еще раз
обратим внимание читателя на тот важный факт, что терминологическое
нововведение Августина, то есть введение категорий личности и абсолютной
личности, знаменовало собой не только осуществление сдвигов в истории
человеческой мысли, но и появление новых мучительных и основных для всего
средневековья вопросов, связанных с самосознанием человеческого "я". Именно
поэтому Августина часто называют "первым современным человеком"{19} е) Итак,
во всей этой тринитарной проблеме важна, как и везде в истории мысли,
терминология. В борьбе с арианами, понимавшими вторую ипостась как тварь,
никейский символ, и в первую очередь Афанасий Александрийский, слишком
сближал первые две ипостаси, так что возникала опасность признавать отличие
двух ипостасей как несущественное, то есть впадать в савеллианство. Но
тогда, после Никейского собора, возникло целое течение в защиту более
существенного различия между первыми двумя ипостасями. Отсюда и новый
терминологический шаг. Именно, усию и ипостась теперь уже не стали
употреблять безразлично. Но и тут вначале тоже было слишком большое
увлечение этим различием, и младшие представители никейского символа стали
понимать усию как обобщенную, родовую сущность, а ипостась - как видовую
сущность. Следы такого понимания можно найти даже у Василия. Но и Василий и
другие каппадокийцы скоро поняли, что общность, о которой они говорили, так
же конкретна, как и три видовые ипостаси. И поэтому между усией и ипостасью
было установлено не просто тождество, как на первом соборе, вернее, не
только единосущее, и не только различие, как того требовали ариане, но
самотождественное различие, причем принцип общности и видового различия не
устранялся целиком, но общность и различие стали пониматься как внутренние
особенности одной и неделимой субстанции. И что же мы теперь находим у
Августина? Он вовсе не отвергает различие между общим и единичным в
тринитарной проблеме, но, во-первых, самым решительным образом выдвигает их
тождество или, точнее, их самотождественное различие. А во-вторых, это общее
тождество он понимает как личность, в то время как у каппадокийцев
"личность" и "ипостась" употреблялись без существенного отличия. И поскольку
личность есть абсолютная единичность и единственность, то всякие ее
отдельные моменты есть тоже цельная личность, так что и общность в Боге,
личность, и ее единораздельная структура тоже есть личность, подобно тому
как и во всяком организме его существенный орган есть также и организм
целиком, поскольку его удаление ведет к гибели всего организма. Это не
замедлило сказаться и в терминологии. А именно, каппадокийцы выдвигаемую ими
субстанциальную усию стали резко противополагать "природе" (physis), которая