"А.Ф.Лосев. Итоги тысячелетнего развития ("История античной эстетики" #8, книга 1) " - читать интересную книгу автора

существовало и она впервые создана самим же демиургом вместе с ее
космическим оформлением. В "Тимее" Платона сначала речь идет об уме, затем о
необходимости и уж потом о совместных функциях ума и необходимости при
создании космоса. То, что в порядке изложения одно следует здесь за другим,
это ясно. Но значит ли это, что и хронологически сначала ум и необходимость
существовали отдельно и независимо одно от другого, а уже потом демиург
приступил к оформлению независимо от него существовавшей материи? Воззрение
Платона по этому вопросу выражено в "Тимее" (47e) не очень ясно.
Дуалистическое толкование платонизма напрашивается само собой; и оно часто
имело место и в древности, и в новейшее время. Что касается древности, то,
например, некоторые представители позднейшего доплотиновского платонизма
толковали Платона именно так: Плутарх Херонейский (De procr. an. 1014a),
Аттик (Procl. In Тim. I 283, 27 - 28), Нумений (frg. 52 Des Places). Но
среди тех же самых платоников среднего периода был еще и склонный к
эклектизму платоник I века до н.э. Евдор Александрийский, который и материю
и все ступени бытия возводил к платоновскому первоединому, так что материя
оказывалась вовсе не отдельной и независимой от ума, но одновременно с ним
проистекающей из доразумного первоединого (Simplic. Phys. 181, 10 и слл.
Diels). Насколько можно судить (по арабским источникам, которых мы здесь не
будем приводить), первым проповедником этого диалектического монизма среди
неоплатоников был Порфирий. Из этих источников, да и по другим данным ясно
то, что о предшествии или непредшествии материи нельзя ничего говорить уже
по одному тому, что платоническая материя вообще не есть нечто. Согласно
строгому платонизму, она как раз есть именно не-сущее, то есть только
возможность бытия, только восприемница бытия, а не что-нибудь определенно
существующее. Но тогда само собой становится ясным также и то, что материя
есть только определенный момент в общем учении о действительности и что, как
бы она ни отличалась от демиургического ума, она от него неотделима и сама
вытекает вместе с ним из другого и еще более высокого источника, из
первоединого. Любопытно, что Гиерокл является представителем как раз такого
типа диалектического монизма и в этом смысле оказывается учеником Порфирия.
Гиерокл, безусловно, стоит на точке зрения монизма, то есть отрицает всякое
предсуществование материи в виде такого бесформенного субстрата, который
вполне самостоятелен и независим от демиурга. Фотий (Cod. 251, VII 189 -
190) приводит слова самого Гиерокла, очень ярко рисующие беспомощность
такого демиурга, который для своего творчества нуждался бы еще в
каком-нибудь предсуществующем бесформенном субстрате. Демиург достаточно
силен для того, чтобы создавать не только форму мироздания, но и всю ее
материальную базу, ее субстрат. Эти слова весьма ярко рисуют прогресс
монизма в нашей проблеме и очень ярко рисуют ненужность для демиурга еще
какого-то предварительного субстрата. Этот субстрат не предшествует демиургу
во времени, не является причиной мироздания, которое во всей своей полноте
творится только одним демиургом. Другие аргументы Гиерокла против дуалистов
тоже неопровержимы. Если бог добр и всегда делает добро, то почему же он не
делал добра до сотворения мира и оставлял материю в ее бесформенном виде?
Бог не может то творить, то не творить, то быть добром, то не быть добром,
то нуждаться в чем-нибудь, то не нуждаться ни в чем. Об этом (Procl. In Tim.
I 288, 14 - 289, 6; 394, 12 - 31) сохранились интереснейшие рассуждения.
Бог, по Гиероклу, если творит, то творит вечно, и притом только доброе.
Кроме того, если он творит по своей воле (Phot. Cod. 214, III 127), то это