"А.Ф.Лосев. Итоги тысячелетнего развития ("История античной эстетики" #8, книга 1) " - читать интересную книгу автора

изображается у Г.Г.Майорова также и тот путь веры, на котором стоит
Августин, осознавший свою независимость от античной философии. Здесь{40}
Г.Г.Майоров борется с вульгарной оценкой такого пути как обязательно
обскурантизма и обязательно реакционерства{41}. Конечно, оценка Августина с
какой-нибудь последующей точки зрения и, в частности, с какой-нибудь из
теперешних точек зрения и возможна и необходима. Но Г.Г.Майорова интересует
оценка того, как сам Августин понимал свой путь веры. А понимал он его,
оказывается, вовсе не как исключение всякого мышления (и, значит, всякой
науки), но как разновидность мышления. По Августину, существует мышление
понимающее и мышление верующее. Они различны, но они не существуют одно без
другого. Рассуждения Августина на эту тему не оставляют по данному вопросу
ровно никакого сомнения. И Г.Г.Майоров поступает прекрасно, когда остается
на этой точной и объективной (а не какой-то своей субъективной)
историко-философской позиции. А так как античная наука и философия, в лице
по крайней мере неоплатонизма, объединяет веру и знание в одно целое, то
Г.Г.Майоров прав также и в том, что "христианская наука" Августина была
сознательно осуществленной трансформацией античной науки в
средневековую{42}. Античные идеи определяли собой, как пишет
Г.Г.Майоров{43}, и сферу гносеологических построений Августина. Все
логические ходы гносеологических рассуждений Августина так или иначе были
связаны с тем или иным направлением античной философии, чаще всего - с
платонизмом. Так, в самой основе гносеологии Августина лежала воспринятая им
от античности идея тождества истины и блага, которая трансформировалась в
раннем, еще только становящемся христианском сознании Августина в
необходимость обоснования достижимости достоверного знания (в противовес
скептическим учениям). Достоверность же, например, логико-математических
знаний определялась для раннего Августина, как и для древних, их почти
божественной природой{44}. И несмотря на то, что "божественное" для язычника
и христианина, по Г.Г.Майорову, - разное, именно эта античная склонность к
априорному рационализму в гносеологии заставила христианина Августина в
дальнейшем неоднократно углубляться в тонкости проблемы онтологического
статуса объективной истины. Основной и общеизвестный принцип ноологии
Августина - метод интроспекции - также, по Г.Г.Майорову{45}, основан на
античной идее - на неоплатонической версии теории познания как уподобления,
согласно которой сознающее и познаваемое должно быть одной природы, должно
быть подобным. В соответствии именно с этим античным принципом адекватное и
достоверное познание, по Августину, происходит только в случае самопознания,
когда сознание обращено на то, что оно есть само{46}. Но, с другой стороны,
истина, достижимость которой для человеческого сознания принципиально
отстаивалась Августином, имеет божественную природу; именно тождественность
абсолютной истины и бога и является, в конечном счете, для Августина
решающим основанием достижимости достоверного знания. Здесь и возникает
вопрос о топосе, локализации истины. В этом вопросе обнаруживаются сложные
взаимоотношения между Августином и неоплатонизмом, достаточно подробно
прокомментированные Г.Г.Майоровым{47}. С одной стороны, истина, по
Августину, понимаемая им как совокупность высших аксиом наук, принципов
мышления и начальных оснований нравственности и красоты, близка к
плотиновскому нусу или даже единому, но, с другой стороны, Августин не, мог
согласиться с концепцией ума как надличной силы, тождественной во всех
индивидах. Христианский персонализм и теизм Августина не могли совместиться