"А.Ф.Лосев. Итоги тысячелетнего развития ("История античной эстетики" #8, книга 2) " - читать интересную книгу автора

14 - 17). По Проклу, Порфирий ставит вопрос о том, вследствие чего
"сотворенные вещи благи". И отвечает, что они благи, приобретя "гармонию,
симметрию и порядок"; ведь эти последние прекрасны, а все прекрасное благо.
Излишним представляется нам также и рассуждение о том, что Прокл завершает
собою общеантичное учение о гармонии. Если мы говорили раньше, что под
гармонией античные мыслители понимали самотождественное различие эйдоса и
материи решительно на всех этапах космической жизни, начиная с первичного
первоединства, проходя через числовую, ноуменальную и душевную область и
кончая космическими структурами, то лучшего и более совершенного обобщения
всех подобных теорий, чем это было у Прокла, невозможно себе и представить.
Прокл и в этом отношении является итогом тысячелетнего развития всей
античной эстетики.
6. Античная гармония и гармония средневековая Об античной гармонии
имеется целый ряд важных работ, которые перечислены у нас ниже
(Дополнительная библиография, Общая литература, Гармония). Из этих работ мы
сейчас указали бы на работу Л.Шпитцера, поскольку в ней затрагивается весьма
важный вопрос о существе античного понимания гармонии в сравнении с
гармонией последующей за античностью культуры. В этой работе много ценных
соображений, хотя основного отличия христианства от язычества Л.Шпитцер все
же не ухватывает, игнорируя внеличностный характер античной гармонии. Скажем
об этом несколько слов. а) Сразу же бросается в глаза стремление этого
автора уловить прежде всего общее между язычеством и христианством,
поскольку он указывает лишь на наращение смыслового содержания в отношении
исходных античных идей, что необходимо автору для обоснования его главной
интуиции - об исторической эволюционной преемственности идей. Л.Шпитцер
обходит стороной вопрос о качественно новых элементах в христианстве, а
именно, вопрос о выдвижении в христианстве, на первый план идеи абсолютной
личности, реализовавшейся в монотеистическом едином боге-личности. Да,
пифагорейцы и Платон были предшественниками христианства, и именно в
вопросах гармонии и идеального числа (об этом мы говорили в свое время - ИАЭ
VI 14), но все же между этими античными течениями и христианством лежит
глубокая пропасть, которую христианство преодолело не за счет эволюционного
наращения смысла по отношению к античным идеям, но за счет смысловой
революции, знаменем которой была обожествленная личность. б) Дело ведь
совсем не в том, что античность якобы была абсолютно незнакома с личностными
идеями (напротив, именно в античности эти идеи и зародились). А в том дело,
что античность не возжелала сместить свой главенствующий онтологический
акцент на личностный акцент христианства. Христианство не присоединилось к
античным идеям, а сменило их структурную соорганизацию, что и привело к
смене культур. Плотин, непосредственный предшественник христианства, о
котором, кстати сказать, Л.Шпитцер умалчивает, во вред чистоте своей
эволюционной теории возвел в главенствующий принцип субъект-объектное
тождество (ИАЭ VI 697), но при всем напряжении личностного нерва в философии
Плотина эта философия остается философией античности: единое Плотина не есть
абсолютная личность, а есть охват всего существующего в одной неделимой и
мыслимой онтологически, а не личностно точке. Дает ли нам что-нибудь
введение в состав исследуемых фактов специфического личностного момента
христианства, когда мы рассуждаем о проблеме мировой гармонии в ее
переходном аспекте? Конечно, дает, и прежде всего дает верную перспективу в
отношении, казалось бы, идентичных моментов в античности и христианстве.