"А.Ф.Лосев. Итоги тысячелетнего развития ("История античной эстетики" #8, книга 2) " - читать интересную книгу автора

Так, например, христианин св. Амброзий вопреки Л.Шпитцеру не может считаться
прямым наследником пантеистически настроенных пифагорейцев. Пифагорейское
идолопоклонство перед идеей гармонии доходит, как мы уже замечали в свое
время, до прямого игнорирования жизненного хаоса (VI 30), в христианстве же
это невозможно. Человечество отпало, по учению христиан от бога, значит, оно
отпало и от гармонии. Значит, неизбежен и определенный хаос. Античность
могла в самом хаосе видеть гармонию, как, например, Плотин, создавший
диалектику предустановленно-хаокосмической гармонии (702); христианство же
видело в хаосе именно хаос и трепетало от своей субъективной неуверенности в
мире, несмотря на веру в высшую гармонию бога. Плотин, как истинно античный
мыслитель, рассуждает о комизме мировых катастроф (700), а христианство
готовит себя к Страшному суду. Онтологизм античности освобождал мысль от
пусть даже сознаваемых грехов материи, а личностный характер христианства
делал неизбежным расплату и возмездие. в) С личностной же идеей христианства
связан и другой нюанс, который необходимо учитывать при сравнении античных и
христианских идей о гармонии. А именно: одно дело мировая гармония греков,
для которых мир вечен так же, как и боги, или же свершается безболезненная
для человека смена миров. Другое дело - мировая гармония христиан, для
которых мир имеет начало и конец. Если и сравнивать, как это делает
Л.Шпитцер, сами понятия мировой гармонии в столь различных религиозных
условиях, то только с обязательным предуведомлением, что античная гармония
имеет существенный для нее атрибут вечности, а христианская гармония мира -
вещь временная и, в общем, безусловно неустойчивая. По существу, мировая
гармония для христиан - это тоска по неосуществленному до конца из-за
грехопадения человека божественному плану. Христианин не видит и не мыслит
гармонию, а верит в ее существование. Античность же, если она была
пантеистически направлена, непосредственно упивалась гармонией. А если она
провозглашала идею недоступной чувствам гармонии, то тогда она все-таки
познавала ее; и при этом гармония не была для античности, как для христиан,
идеей бога, никаких идей в уме демиурга классическая античность не знала.
Даже когда в позднем эллинизме идеи и трактуются как идеи первоначального
демиурга, то все равно сам этот демиург мыслится не личностно, а
материально-онтологически (ИАЭ VI 19). г) Таким образом, любое сравнение
средневековых и античных идеи без указания их главного отличия, связанного с
понятием личности, будет совершенно недостаточным и, скорее всего,
упрощенным. Кроме уже изложенных сомнений по поводу самого принципа
исследования Л.Шпитцера, игнорировавшего личностный барьер, можно указать и
промелькнувшие в его работе более конкретные исторические неточности. Так,
музыка действительно играла большую роль в античном мировоззрении. У
пифагорейцев она подчиняла себе даже грамматику. Но все же роль музыки никак
нельзя считать, как это делает Л.Шпитцер, центральной для античного учения о
гармонии в целом. Никак невозможно видеть в Платоне пифагорейски-страстного
почитателя идеи числа: в том же "Тимее", на который ссылается Л.Шпитцер,
Платон подает всевозможные числовые конструкции в довольно скромном виде и в
спокойном тоне. Такого рода неточности вызваны тем обстоятельством, что
исследователь стремился доказать действительно имевшую место всеантичную
привязанность к гармонии именно и только на основании всеобщего
использования категорий музыки и числа. А это аргумент совсем не
обязательный: гармония для античности, прежде всего, высокофилософское и,
как бы мы теперь сказали, абстрактное понятие. О гармонии в античности можно