"Евгений Федорович Лосев. Миронов " - читать интересную книгу автора

как огромная змея кинулась под ноги. Филькины ноги на какое-то мгновение
замерли на месте, а тело по инерции падало вперед, и он прыгнул через змею.
Но что это? Извиваясь, поползла еще одна змея... Потом еще... еще... Фильке
показалось, что вся трава зашелестела от ползущих гадов...
Филька не знает, как он оказался на чистом поле и невредимым вырвался
из этого змеиного царства. Тело дрожало, по голове ползли мурашки, и
казалось, что волосы становятся дыбом.
Коровы разбрелись, жадно хватая сочную пыреистую траву. Как их
собрать?.. А вдруг змеи покусают коров?.. Филька срывается и бежит вдоль
этого страшного места и сквозь слезы кричит: "Куда-а! Куда-а-а!.." Но голоса
своего не слышит - комок, подступивший к горлу, не дает выхода звуку.
Споткнувшись о кочку, расслабленный, он упал на землю...
А вокруг лениво бродил тихий ветерок в некошеной траве, полевые цветы
источали дурманящий аромат, вдали тревожно и глухо шумел дремучий лес.
Изумрудное солнце невозмутимо и ярко горело на белогривых ковыльных волнах.
Дома Филька не признался, что так испугался змей. Ведь он же казак! А
если не казак - значит, почти что неполноценный человек. Такое немудреное
правило внушалось с детства.
Обидеть мог всякий. Заступиться некому. Привык молча сносить побои. Не
плачь - ведь ты же казак! Но иногда насмешки сверстников пробуждали в нем
дикий, необузданный нрав его предков, потомственных старожилов донского
казачества, и он, разъяренный, бросался на обидчиков, рвал и бил, темные
глаза еще сильнее темнели, становились страшными. Исцарапанный, в синяках
приходил домой. Когда мать подходила к нему и начинала рассматривать их,
вспоминался давнишний поздний вечер, тот вечер в старом дедовском саду, куда
он убежал оплакивать свое горе по разорванному чирику...
Теперь ему сравнялось пятнадцать лет. В нем было много детского, потому
что он не знал детства. Но Филька был выносливым и сильным, словно свитым из
крепких конопляных веревок.
И теперь, с бесшабашной удалью, пружинясь на крепких ногах,
размахнувшись изо всей силы, он с озорством хлопал кнутом, прислушиваясь,
как с треском разрывается вечерняя хрупкая тишина, рождая десятикратное эхо,
и замирает где-то в дальних левадах. Но никто не знал, что лежит на сердце
пастуха.


7

Вот и пойми и разгадай характер донского казака... Филипп Козьмич
Миронов, не осознавая, где он находится и что с ним, не чувствовал или
позабыл про жесткие нары и побои на своем израненном, но все еще мускулистом
казачьем теле. Он лежал на спине и смотрел в потолок, но ничего там не
видел. Перед глазами - только детство. Жил в нем, думал и будто со стороны
наблюдал себя, старался понять свой собственный характер. Как из
несмышленого казачонка вылуплялся, словно птенец из перезревшей скорлупы,
взрослый казак.
Глубоко вздохнул, но не оторвался от приятных мыслей-сновидений и
тихонько прошептал: "Вот и разгадай характер донского казачонка, из которого
завтра-послезавтра вылупится взрослый казак. Воин. Хлебопашец. Рубака. И -
жалостливая душа ко всему живому. Как это все могло вместиться не только в