"А.Ф.Лосев. Вещь и имя " - читать интересную книгу автора

основания. Спорить с этой убогой и отсталой метафизикой я не стану. Я опять
сошлюсь только на непосредственный и общечеловеческий опыт. Как бы меня ни
убеждали, что красота яркого солнечного дня есть только мое представление, а
изменяющееся мое настроение в отношении погоды есть только моя психика и
больше ничего, - я, пока нахожусь в здравом уме, должен говорить, что это
именно небо - весело, торжественно, величественно, а не я сам весел,
торжественен и пр., что это именно небо хмуро, скучно, грустно, а не я
хмурен, скучен и т. д. Если все это субъективно, то - что же тогда вообще-то
объективно? Движения атомов и электронов? Но ведь они тоже имеют и цвет, и
вес, и движение и т. д. Тогда уж и эти пресловутые атомы есть тоже моя
иллюзия. И все вообще есть только моя иллюзия. Единственное спасение от
этого "естественно-научного" бедлама - признание вообще всей чувственной
сферы как реальной. Но тогда понимаемый мною образ принадлежит не только
мне, но и самой вещи. Это - именно ее образ, принадлежащий ей самой образ.
Другими словами, не только Я понимаю ее, но и она отвечает моему пониманию,
соответствует и ответствует ему. Если в вещи объективно нет ровно ничего,
что я в ней понял, и все понимаемое мною в ней есть лишь моя иллюзия, то -
можно ли сказать, что я что-нибудь понял в вещи ? Если я вообще тут
что-нибудь понял, то, ввиду раскола вещи и моего понимания, я понял что-то в
себе же, внутри своей собственной психики, а не вышел навстречу к вещи. Я
вращаюсь сам в себе, сосу свою собственную лапу; и мне закрыт доступ к
объективному бытию. Итак, раз я что-нибудь понимаю, то сама вещь должна быть
не просто вещью, но понимаемой вещью, т. е. в ней должен быть тот или иной
реальный аналог моего понимания, она должна осмысленно сочувствовать мне.
Когда имеется в виду неодушевленный предмет, то его сочувствием моему
пониманию будет то, что на нем окажется реально осуществленным самый аналог
моего понимания. Так, заходящее солнце кажется мне усталым и
блаженно-молитвенным. Сочувствием этого предмета моему пониманию будет то,
что оно не только в моем воображении и фантазии, но реально будет предстоять
таковым, как я его воспринимаю. Но имя, сказали мы, есть орудие общения с
предметами по преимуществу одушевленными и личностными. Поэтому понимание
через имя, относясь к личностному предмету, предполагает со стороны предмета
сочувствие чисто личностное же, т. е. тут должен быть не просто реализм
внешней выразительности предмета, но и онтология существенного внутреннего
сочувствия и внимания. Имя предполагает, что я хочу общаться с предметом,
который я понимаю, и оно же необходимо предполагает, что предмет слышит это
имя, отвечает на мой зов, сочувствует ему, соответствует и ответствует ему.
Без этого взаимопонимания именующего и именуемого не может состояться
никакого именования. Самый смысл именования заключается в том, что именующий
сознательно реагирует на это именование. Иначе имя перестает быть именем.
Разумеется, тут не может быть речи о различных несущественных моментах
реакции вещей на их именование. Можно вполне представить себе такой случай,
что я называю ваше имя, а вы, в силу тех или других явлений и событий,
забыли свое собственное имя и ничем не отвечаете мне. Это совершенно не
относится к делу.
Мы говорим тут не о фактах, но о принципах. Принципиально же именование
всегда рассчитано на то, чтобы именуемое откликнулось на это именование.
Именующий знает и понимает именуемое, и именуемое знает и понимает
именующего. Тут - понимание взаимное обоюдостороннее.
VII. Имя вещи есть смысловая или умная энергия взаимопонимания между