"Ховард Филипс Лавкрафт, Август Уильям Дерлет. Единственный наследник." - читать интересную книгу автора

- Сколько ему было лет? - спросил я. - Восемьдесят?
- Восемьдесят? - задумался мой друг. - Когда мы встретились впервые,
мне было лет девятнадцать, и он выглядел на все восемьдесят, А двадцать лет
назад - Бог мой, Этвуд, - он должен был быть уже совсем стариком, но при
этом, казалось, ни чуточки не изменился. Получается, что он и тогда тоже
выглядел на восемьдесят? Могло мне так показаться по молодости лет?
Возможно. А потом, через двадцать лет, он умер.
- Значит что. Сто?
- Получается, сто.
Надо сказать, Гэмвел не особенно меня обнадежил. Опять все получалось
как-то расплывчато, неконкретно, не было никаких фактов - одни впечатления,
чьи-то вспоминания, да и Гэмвел его почему-то недолюбливал, хотя и не
говорил, за что именно. Может, на его мнение повлияла некая
профессиональная ревность, о которой он не хотел сейчас распространяться?
После этого я перешел к соседям, хотя они в своем большинстве
оказались молодыми людьми и почти не помнили доктора Шарьера. Впрочем, все
почти в один голос отмечали, что не хотели бы иметь подобного соседа рядом
с собой - постоянно возился с какими-то ящерицами и прочими "гадами",
черт-те знает что за эксперименты ставил в своей лаборатории, ну, и все
такое. Среди знавших покойного оказался лишь один человек преклонных лет -
женщина по имени Хепзиба Коббет, которая проживала в небольшом двухэтажном
домике непосредственно за стеной сада Шарьера. Я застал ее в довольно
немощном состоянии, сидящей в кресле на колесах и постоянно находящейся под
присмотром дочери - женщины с орлиным носом, искоса поглядывавшей на меня
своими холодными глазами из-за поблескивавших стекол пенсне. Поняв, что я
недавно поселился в доме Шарьера, и услышав его имя, старуха, как мне
показалось, заметно оживилась.
- Долго вы там не проживете: это дьявольский дом, - проговорила она
подчеркнуто- решительным тоном и тут же затряслась в быстром старческом
кудахтанье. - Я на него уже давно-о глаз положила. Высокий такой мужчина,
изогнутый как серп, и с крохотной бороденкой, как у козла. И еще что-то там
всегда ползало у его ног, я даже рассмотреть не смогла. Длинное такое,
черное, слишком большое для змеи - хотя всякий раз, когда я останавливала
взгляд на этом самом Шарьере, мне. на ум почему-то приходили именно змеи. И
кто это там кричал у него в ту ночь? А потом еще лаял у колодца - .лисица,
что ли? хотя я видала и лисиц, и собак. Завывал, словно тюлень какой. Да,
многое я повидала, должна вам сказать, но разве кто поверит бедной старой
женщине, стоящей одной ногой в могиле? И вы тоже не поверите - никто не
верит...
Ну и что я мог в этой связи подумать? Возможно, права была ее дочь,
когда, провожая меня до дверей, сказала:
- Не обращайте внимания на мамину болтовню. У нее тяжелый
атеросклероз, от которого она временами кажется совсем полоумной.
Однако я отнюдь не был склонен считать миссис Коббет, полоумной, ибо,
когда она говорила, ее блестящие глаза остро поглядывали в мою сторону, как
если бы втайне наслаждалась какой-то известной лишь ей одной шуткой, причем
столь грандиозной и загадочной, что даже самые приблизительные ее очертания
были недоступны разумению ее близорукой и мрачной дочери-сиделки.
Между тем, меня, казалось, на каждом шагу подстерегали разочарования.
С нескольких делянок информации я смог собрать урожай, ненамного