"Говард Филипс Лавкрафт. Наследство Пибоди" - читать интересную книгу автора

сопровождении моего прадеда и кота к огромной черной книге, со страниц
которой мерцали начертанные горящими буквами имена, и под каждым стояла
кровавая роспись. Я тоже был принужден расписаться, причем рукой моей водил
Эзаф Пибоди, а кот, которого он называл Бэлором, полоснул острыми когтями
по моему запястью; хлынула кровь, в которую и обмакнули перо, кот же при
этом начал подпрыгивать и приплясывать, выделывая в воздухе дикие антраша.
В этом сне была одна подробность, особенно смутившая меня по
пробуждении. Когда мы шли через лес к месту дьявольского шабаша, я хорошо
запомнил тропу, проложенную краем болота; с одной стороны от нее
поднимались заросли осоки, а с другой - тянулась зловонная трясина, над
которой тяжелым туманом плыли гнилостные испарения. Ноги мои при каждом
шаге погружались в черную вязкую жижу, тогда как мои спутники, казалось,
плавно летели над самой землей, не оставляя на ней ни малейших отпечатков.
И вот поутру, когда я очнулся - а это случилось много позднее обычного
часа - я обнаружил, что моя обувь, еще накануне вечером сиявшая чистотой,
была теперь вся облеплена едва подсохшей черной грязью - несомненно той
самой, что составляла лишь часть моего сна! Вскочив с кровати, я двинулся в
обратном направлении по грязным следам собственных ботинок, поднялся по
лестнице на второй этаж, вошел в потайную комнату и - следы обрывались все
в том же неестественной формы углу, откуда вели в комнату столь озадачившие
меня прежде отпечатки босых ног и кошачьих лап! Я долго отказывался верить
собственным глазам, но безумный ночной кошмар упрямо оборачивался
действительностью. Еще одним подтверждением тому были глубокие царапины,
оставшиеся на моем запястье.
Пошатываясь и спотыкаясь, я выбрался из страшной комнаты. Только теперь
я начал понимать своего отца, не пожелавшего продавать поместье Пибоди; он
мог узнать что-то от моего деда, который, скорее всего, собственноручно
уложил Эзафа в гроб лицом вниз. Как бы они оба не презирали все эти
суеверные легенды и предания, ни у кого из них не хватило духу открыто
пренебречь доставшимся им жутким наследством. Я понял также, почему отсюда
так поспешно съезжали все арендаторы - вероятно, на этом доме
фокусировались какие-то таинственные и недобрые силы, находящиеся за
пределами знаний и власти человека, равно как и любого другого живого
существа; и еще я понял, что сам уже попал в сферу притяжения этих
неведомых сил, сделавшись таким образом пленником старого дома и его
зловещего прошлого.
Только теперь я обратился к последнему еще не изученному мной
свидетельству - рукописи, которая, как оказалось, представляла собой
дневник моего прадеда. Не медля более ни секунды, я бросился к столу,
раскрыл лежавший на нем манускрипт и углубился в чтение. Записи, сделанные
беглым почерком Эзафа Пибоди, перемежались многочисленными вырезками из
писем, газет, журналов и даже книг, не имевшими между собой
непосредственной связи и интересовавшие его постольку, поскольку все они
касались необъяснимых и сверхъестественных событий, отражая общепринятые
представления о черной магии и колдовстве. Его собственные записи,
нерегулярные и отрывистые, были, однако, на редкость красноречивы.
"Сегодня сделал то, что должен был сделать гораздо раньше. Дж. начал
обрастать плотью - невероятно. Однако это только часть наследства.
Перевернутый в гробу, он возвращается к жизни. Снова приходит его младший
бес, с каждой новой жертвой тело все более набирает плоти. Переворачивать