"Говард Ф.Лавкрафт. Он" - читать интересную книгу автора

давно изучающего историю здешних мест и знающего ее значительно глубже, чем
кто-либо иной? Пришелец из дальних краев мог бы узнать о многом...
Покуда он так вещал, я, в упавшем из единственного освещенного
чердачного окна луче, мельком увидел его лицо. Оно было привлекательным,
можно даже сказать, красивым лицом пожилого человека. Но что-то в нем пугало
почти в той же мере, как и притягивало вероятно, излишняя бледность или
невыразительность, а возможно, оно слишком выделялось из окружающей
обстановки, чтобы я мог легко успокоиться. И все же я последовал за ним, ибо
в те безотрадные дни единственным, что могло укрепить мой дух, была тяга к
прелести старины и ее тайнам. И встречу с человеком сродных мне чаяний, чьи
познания в истории минувших веков значительно превышали мои, я счел
удивительной милостью Рока.
Нечто, таившееся в ночи, удерживало моего укутанного в плащ спутника от
разговоров, и мы долго шли, не проронив ни слова. Порой он бросал скупые
замечания касательно имен, дат и событий, в указании дороги, ограничиваясь,
в основном, жестами. Мы продирались сквозь узкие щели, крались на цыпочках
по коридорам, перемахивали через кирпичные стены, на четвереньках ползли по
низким сводчатым проходам, чья протяженность и, в особенности,
кошмарно-бесконечные повороты совершенно сбили меня с толку, и я был не в
состоянии определить, где мы находимся. Все увиденное нами, было отмечено
печатью старины и приводило меня в восторг, по крайней мере при рассеянном
освещении мне так казалось. Никогда не забыть мне ветхих ионических колонн,
пилястр с каннелюрами, железной изгороди со столбами, чья навертка походила
на могильные изваяния, окна с рельефными перемычками, и декоративных
наддверных окошек в форме веера. Причудливость и необычность их, казалось,
все возрастала, чем глубже мы погружались в неисчерпаемый лабиринт
неизведанной старины.
На нашем пути нам не встретилось ни души, все меньше и меньше
становилось освещенных окон. Первые из попавшихся нам уличных фонарей, были
масляными, старомодными, в виде ромба. Затем я увидел фонари со свечами, в
заключение же нам пришлось пересечь пугающе мрачный двор, где мой спутник
вынужден был вести меня сквозь кромешную тьму к узкой деревянной калитке в
высокой стене, за которой пряталась тесная улочка. Видно было, что
освещалась она фонарями, стоящими лишь у каждого седьмого дома
невероятно-колониальными жестяными фонарями с дырочками по бокам. Улица
круто вела в гору, круче, чем возможно в этой части Нью-Йорка, верхний же
конец ее под прямым углом упирался в затянутую плющом стену границу частного
владения. Над стеной высились верхушки деревьев, зыблющиеся на фоне едва
посветлевшего неба. В стене вырисовывалась небольшая темная дубовая дверь
под низкой полукруглой аркой. Мой провожатый открыл ее тяжелым ключом.
Наконец мы поднялись по каменным ступеням к двери дома, куда он и пригласил
меня зайти.
Мы оказались внутри. Стоило лишь мне ступить за порог, как я
почувствовал, что нахожусь на грани обморока, по причине хлынувшего на нас
волной чудовищного зловония, порожденного, казалось, веками омерзительного
разложения. Но хозяин, видимо, этого не замечал, а я смолчал из вежливости,
когда он провел меня по крутой винтовой лестнице через прихожую в комнату,
дверь которой, насколько мне удалось расслышать, он сразу запер за собой на
ключ. Затем он раздвинул занавеси на грех оконцах, еле видных на фоне
предрассветного неба, после пересек комнату по направлению к камину,