"Говард Ф.Лавкрафт, Хазл Хилд. Ужасы старого кладбища" - читать интересную книгу автора

В свой последний и самый долгий запой Том ударился в среду, девятого
июня - накануне, во вторник, Джошуа Сносенз-младший как раз закончил
сооружение своей новомодной силосной башни. Вернулся Том лишь неделю спустя,
утром следующего вторника; народ в лавке видел, как он вовсю хлестал своего
гнедого жеребца, что на него всегда находило в подпитии. Вскоре из его дома
раздались крики, визги, ругань, а потом - вдруг выскочила Софи и опрометью
бросилась к дому старика Пратта.
Призванный на помощь доктор Пратт застал у Ловкинзов гробовщика Генри;
хозяин лежал на кровати в своей спальне взгляд его был неподвижен, на губах
застыла пена. Старик Пратт засуетился, осмотрел больного по всем правилам, а
затем многозначительно покачал головой и объявил Софи, что ее постигла
тяжкая утрата: самый близкий и дорогой ей человек безвременно отошел в
лучший мир. Насчет лучшего мира он, ясное дело, загнул - где это видано,
чтоб от трактирных ворот человек прямиком попадал к вратам рая.
Софи, как положено в таких случаях, слегка всплакнула, но - вкрадчиво
шепчут рассказчики - нельзя сказать, чтобы слишком уж опечалилась. Бельмоуз
же лишь улыбнулся: похоже, его позабавило, что он - заклятый враг Томаса
Ловкинза - теперь единственный из всех мог ему быть хоть чем-то полезен.
Генри прокричал старику Пратту в то ухо, которым он еще слышал, что надо бы
поспешить с погребением, поскольку клиент, мол, не в лучшей форме. С
пьяницами вроде него всегда хлопотно; любая задержка при отсутствии самого
необходимого оборудования тотчас скажется на внешности трупа, не говоря уже
про запах, что вряд ли устроит скорбящих по покойному родных и близких.
Доктор на это пробормотал, что благодаря своим возлияниям Том, наверное, уже
при жизни насквозь проспиртовался; однако Бельмоуз стал убеждать его в
обратном, попутно похваляясь своим мастерством в похоронных делах и
новейшими методами, которые он изобрел, ставя опыты на животных.
На этом самом месте шепот рассказчиков - и без того не очень-то
вразумительный - переходит в свербящий свист. Дальше повествование ведет не
начинающий его обычно Эзра Давенпорт и не Лютер Фрай, если он подменял
приболевшего Эзру - зимой он часто простужается, - дальше продолжает старик
Уилмер: вот уж кто умеет исподволь, вкрадчивым голосом нагнать на слушателей
страху. Но стоит оказаться поблизости дурачку Джонни Дау, как рассказчик
замолкает --жителям Тихой Заводи не нравится, когда Джонни пускается в
чересчур долгие разговоры с чужаками.
Кальвин Уилмер бочком подбирается к проезжему человеку, полузакрыв
выцветшие, некогда голубые глаза, а иной раз и схватив его за лацкан пиджака
узловатыми, в темных пятнах пальцами.
"Ну так вот, господин хороший, - шепчет старик. - Пошел, значит, Генри
домой, взял свои похоронные штуковины - кстати, тащил их как раз дурачок
Джонни, вечно ходивший у Генри в подпевалах - а потом сказал лекарю Пратту и
дурачку этому, чтобы подсобили тело на стол переложить. А лекарь наш, надо
сказать, всегда считал Генри Бельмоуза пустозвоном: ишь, расхвастался, какой
он великий мастер да как всем нам повезло, что своего гробовщика имеем -
мол, народ в Тихой Заводи честь по чести хоронят, не то что в Уитби или еще
где.
"Вдруг кого судорогой насмерть скрутит да так и оставит - слыхали,
наверное, о таких случаях, - говорил нам Генри. - Вот и подумайте, каково
ему будет, когда его в могилу опустят да сырой землицей засыпать начнут!
Каково ему там задыхаться под только что поставленным надгробием - а коли