"Лия Лозинская. Во главе двух академий " - читать интересную книгу автора

и наконец жалостливыми, видя, какой оборот приняли события, от него
отрекались и присягали новой государыне. (В числе немногих, остававшихся
верными Петру III, был канцлер Воронцов, за что вскоре и подвергся домашнему
аресту; Екатерине он присягнул только после смерти Петра.)

Перепуганный Петр немного пометался и, окончательно сбитый с толку
разноречивыми советами, отрекся от всех прав на престол. В одном из
последних писем он умолял Екатерину сохранить ему скрипку, любимую собачку,
арапа и Елизавету Воронцову, выражал намерение поселиться в уединении и
стать философом...

А обе дамы - Екатерина и Дашкова - на пути в Петергоф отдыхают на одной
кровати, разостлав на ней плащ гвардейского капитана, в захудалом Красном
Кабачке, и Екатерина читает Дашковой проекты своих первых манифестов.

Нечего и говорить, что Дашкова в восторженном, приподнятом состоянии
духа. "Я была счастлива, что революция завершилась без пролития крови.
Множество чувств, обуревавших меня, неимоверное физическое напряжение,
которое я испытала в 18 лет при моем слабом здоровии и необычайной
впечатлительности, все это не позволяло мне ни видеть, ни слышать, ни тем
более наблюдать происходившее вокруг меня".

Дашкова наивно убеждена, что участвует в революции. Именно к революции
она ведь и готовилась. "...Я была поглощена выработкой своего плана и
чтением всех книг, трактовавших о революциях в различных частях света..." -
пишет Екатерина Романовна о времени, предшествовавшем перевороту.

Даже значительно разочаровавшись в Екатерине, полвека спустя, она
продолжает считать 28 июня 1762 г. "самым славным и достопамятным днем" для
своей родины.

Но мечты о доверительной дружбе с императрицей и о влиянии на судьбы
отечества рушатся.

Понадобились не дни, а часы, чтобы Дашкова убедилась: Екатерина не
полностью доверяла ей, действовала за ее спиной.

"Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, хотя она хочет
приписать себе всю честь этого переворота, - писала Екатерина
Понятовскому, - была на весьма худом счету благодаря своей родне, а ее
девятнадцатилетний возраст не вызывал к ней большого доверия. Она думала,
что все доходит до меня не иначе как через нее. Наоборот, нужно было
скрывать от княгини Дашковой сношения других со мной в течение шести
месяцев, а в четыре последние недели ей старались говорить как можно менее".
В том же письме Екатерина отдает должное уму Дашковой: "Правда, она очень
умна, но ум ее испорчен чудовищным тщеславием и сварливым характером..."

В очерке, посвященном Дашковой, Б.И. Краснобаев, приводя это письмо,
подчеркивает, как разнятся здесь характеристика "младшей сестры Елизаветы
Воронцовой" и восторженные оценки, на которые не скупилась Екатерина в