"Золотарь, или Просите, и дано будет…" - читать интересную книгу автора (Олди Генри Лайон)4Боль ерзала между ног пьяной шлюхой. Пристраивалась, разевала губчатый, резиновый рот. Чмоканье. Вопль обезумевших нервов. Ураган адреналина в крови. Скорчившись зародышем, Золотарь мечтал о материнской утробе. Никаких вторичных половых признаков. Да и с первичными – не очень. Тихо, мокро, безопасно. Объяли меня воды до души моей… Сознание отплывало прочь на бумажном кораблике – и возвращалось, не солоно хлебавши. Мачта – спичка, парус – клочок газеты с некрологом. "Нелепый случай вырвал из наших рядов…" Озноб. Трясучка. В затылке бьют куранты. Нет, это оркестровые тарелки. Шопен, похоронный марш. "Нелепый случай…" Он не знал, какая здесь доля реальной травмы, а какая – извечного мужского ужаса. "Будешь мочиться в пипетку! – шептал кто-то голосом Мышиного короля. – Будешь!.. всю жизнь…" Сунь голову в колени, брат, подсказывал Щелкунчик. Скрутись бубликом. Стань плоским, нездешним, бесполым ангелом… Уйди, хрипел Золотарь. Уйди, сволочь. Он не знал, что хуже. Пока буквы складывались в слова, давая ценные советы, боль отступала. Ждала, пока останется тело и сознание, и никого постороннего. Жизнь без боли? – но и без жизни. Кажется, прокаженные не испытывают боли. Гниют заживо от любой царапины. Гниют, и не замечают. Уйди! Пусть болит! – Встать можешь? – Ы-ы… – Не может, етить-колотить. Ната, помоги мне. Надо посадить его. – Зачем? – Надо. Золотарь и пикнуть не успел, как уже сидел на полу. Натэлла заглядывала ему в лицо, взволнованно моргая. Бегемоточка – телохранитель, подумал Золотарь. Небось, с медицинской подготовкой. Возьмет шприц, введет новокаин в семенной канатик… – Выпрями ему ноги. Над ухом сопел Карлсон. Туша толстяка громоздилась за спиной. Хотелось откинуться, лечь в мягкое, дышащее. Но злой Карлсон не позволял. Напротив, он коленом изо всех сил уперся Золотарю чуть пониже лопаток. Лапы вцепились в плечи пострадавшего, оттягивая их назад. Охнув, Золотарь выпрямился и прогнулся. Карлсон ухватил его под мышки. Натужился, приподнял. Опустил на место. И снова. И опять. Вверх-вниз. Вверх. Вниз. Как в автобусе, прыгающем на колдобинах. – Что ты делаешь? – Кин-кацу. Золотарь понял, что ему легчает. И что он сошел с ума. Карлсон делает ему кин-кацу. Чунгу-чангу. Хару-мамбуру. Народный папуасский метод реанимации. Однако Натэлла что-то там поняла. – Откуда знаешь? Толстяк, пыхтя, застеснялся: – Я в институте каратэ занимался. Немножко… – Тебя часто били по яйцам? – догадалась Натэлла. – Иди на фиг, жиртрест. Нас учили, как спасать. – Сам жиртрест. – Хва-а… хватит… – Что – хватит? – Кончай меня-а… трясти… Золотарь в жизни бы не признался, что говорит не пойми с кем. Требует. Настаивает, лишен возможности назвать собеседника по имени. Но мельтешение услужливой, черт бы ее побрал, информации прекратилось. – Хорошо, – со знанием дела сообщил Карлсон. – Басит, етить… Слышишь, Натка? Басит. Значит, хорошо. – Почему? – Вот если бы дискантом, тогда хреново… Эй, Фаринелли! Ты как? В другое время Золотарь послал бы Карлсона в задницу. Но сейчас, слыша, как срывается голос хохмача, как дрожат его руки… Карлсон боялся до мокрых штанов. И боролся со страхом, как умел. – Живой… Как Шиза? – На диванчике. В обмороке. – Врача вызвали? – Тебе? – Нам. – Ага. Едут, етить-колотить… – Долго они… едут… – В центре пробки. – В жопе у них пробки… От брани полегчало. Или от Карлсонова кис-киса? Боль сползла ниже, притихла, облюбовав себе внутреннюю поверхность левого бедра. Должно быть, сплошной синяк. Шиза во второй раз промахнулась. Или это он успел так ловко повернуться? – Где Рита? – В ванной. Макияж наводит. – Нашла время… – Дурак ты, – беззлобно сказала Натэлла. – Дурак с яйцами. Ой, слава богу, что с ними… – Ты рукой, – дал совет Карлсон. – Потрогай. Сразу и выясним, что с ними. Бегемоточка улыбнулась: – Да я хоть чем. Лишь бы все в порядке. Я тебе нравлюсь, Золотарь? – Ы-ы… – Это значит "да"? – Это значит отпусти мои ноги. Попробую встать. |
||
|