"Карло Лукарелли. День за днем " - читать интересную книгу автора

Симоне, он был угрюмым, никому не доверяющим юношей и целыми днями сидел в
своей мансарде, слушал пластинку Чета Бейкера и одновременно перехватывал с
помощью сканера разговоры по сотовым телефонам и полицейским
радиопередатчикам. Больше он ничем не занимался, ни с кем не виделся, не
разговаривал - просто сидел один, взаперти, в своей мансарде. Потом
произошли разные события, расследование завершилось, Грация поймала
преступника, и Симоне изменился. Похорошел. Раньше он даже не причесывался,
только отбрасывал волосы со лба и никогда не улыбался: на губах его так и
застыла ироническая, вызывающая гримаса. Теперь он делал хорошую стрижку,
при покупке одежды следовал советам, преподавал итальянский язык в школе для
незрячих. Но его ранимость, его манера опускать голову, когда что-то его
обижало; надувать губы, когда что-то причиняло боль; полная неспособность
что-либо скрыть, даже когда он ничего не говорил, даже когда молчал, - все
это оставалось. Поэтому, собственно, Грация и влюбилась в него, когда узнала
поближе.
- Ты замерзла? - спросил Симоне, услышав, как Грация быстро-быстро
растирает себе руки.
- Да, немного.
- Хочешь одеться?
- Нет.
Грация двинулась с места. Она подошла к Симоне и, по-прежнему скрестив
на груди руки, приникла к нему, припала к его груди, толкнула легонько -
тогда и он пошевелился, крепко обнял ее, а она, привстав на цыпочки, достала
до его губ и поцеловала, на этот раз по-настоящему. Симоне задрожал. В такие
моменты его всегда охватывала легкая дрожь, которая иногда заканчивалась
спазмом. Это длилось недолго, но повторялось каждый раз с тех пор, как они
впервые любили друг друга. Грация об этом вспомнила и улыбнулась, не
прекращая поцелуя; потом своим языком нашла язык Симоне и, крепко обняв
возлюбленного, упала на спинку дивана. Симоне последовал за ней,
инстинктивно вытягивая руки, а Грация, обнимая его за шею, скользнула вниз,
на подушки, помогая себе ногами. Симоне дрожал все сильней, возбужденный
запахом Грации, жаром ее тела, от того, как ее язык шевелился у него во рту,
а ноги задрались и охватили его бока. Потеряв равновесие, Симоне всей своей
тяжестью рухнул сверху; руки его так и остались под спиною Грации, и та,
задыхаясь, обняла его еще крепче, прижалась еще плотней; задрала голову,
чтобы Симоне мог поцеловать ее в шею, но когда ему удалось высвободить руку
и он просунул пальцы ей между ног, Грация ощутила боль, даже застонала, но
тут же задышала тяжело и страстно, чтобы дать понять, что этот стон - стон
наслаждения. Симоне, наверное, все понял, потому что попытался убрать руку,
но Грация не позволила, наоборот, зажала ее бедрами, вспоминая о том, как
этот юноша дотронулся до нее в первый раз, когда она села к нему на колени и
направила его руки, руки слепого, к своему телу, под футболку, потому что
этот юноша нравился ей. Он не мог ее видеть, но слышал ее и утверждал, будто
у нее голубой голос и голубые волосы, ибо все красивое - голубого цвета.
Когда Грация приближалась, Симоне напевал песенку из рекламы дезодоранта,
который она использовала; это звукоряд, говорил он, звукоряд сна; не важно,
что она уже давно не пользуется этим дезодорантом и даже не помнит, как он
называется. Думая о слепом юноше, который дрожал в ее объятиях, Грация
совсем разгорячилась, размякла, почувствовала, как увлажняется ее лоно, и
поспешно расстегнула ремень на его брюках, стянула их резко, рывком,