"А.В.Лукьянов. Идея метакритики "чистой" любви " - читать интересную книгу автора

обратно на свет, мы ровным счетом ничего не теряем, а, напротив,
приобретаем многое.
В противоположность требованиям христианской религии В.В.Розанов
двигался назад, к глубокой древности, благословляя половую любовь как
вечный источник жизни. Но, провозглашая силу и ничем не ограниченную мощь
родовой любви, он вступал, тем самым, в известный антагонизм к русской
философии (Вл.Соловьев, Н.Бердяев и другие), которая стремилась
рассматривать любовь в плане проявления личностного начала. Любовь, по
мнению Н.Бердяева, пробуждает в человеке индивидуальность, а тем самым
предполагает преодоление личностью родового, биологического начала.
Напротив, для Розанова любовь - это стихийный зов первобытного начала, дух,
как постоянное и непрерывное стремление быть, то есть первая космическая
потенция (если следовать принятым нами выше обозначениям).
Бердяев открывает новые философские грани в исследовании природы
любви. Он развивает мысль о том, что любовь есть творческий акт. Но при
этом он отталкивается от представления об андрогинизме (всякая личность
содержит смутные представления о своей былой целостности). В "Смысле
творчества" он подробным образом обосновывает мысль о том, что любовь
трагична по своей природе. Но трагедия, по его мнению, заложена в
непреодолимой разделенности мужского и женского начал. Женщина ближе к
природе, пол для нее - вся ее жизнь; напротив, в мужчине пол менее всего
дифференцирован, так что связанные с этим любовные переживания имеют в его
жизни гораздо меньшее место.334
Это - неверная точка зрения. Разделенность на мужское и женское
полагает творчество. Андрогинизм же есть самоположенное этих
противоположностей и поэтому он растворяется в них. Развивая мысль о том,
что андрогинизм "есть богоподобие человека,его сверхприродное
восхождение"335, Бердяев не замечает, что это "сверхприродное"он только
нивелирует до состояния жуткой отчужденности мужского и женского начал. Да
и навряд ли мы приблизимся к истине, если будем заниматься достраиванием в
себе женской или мужской природ?!
В пользу правильности развитого нами подхода, суть которого состоит в
разделении понятий эроса, любви и духа, говорит и то, что, с одной стороны,
Бердяев верно обращает свое внимание на соединение ценностей любви и
свободы, а с другой их смешивает, вводя понятие "любви-эроса". Например, он
пишет следующее: "Два процесса необходимы, когда ставится тема пола и
любви-эроса: внешнее освобождение от гнета и рабства общества и
авторитарного понимания семьи и внутренняя аскеза, без которой человек
делается рабом самого себя и своей низшей природы. Все типы любви могут
стать рабством и пленом человека -и любовь-эрос, и любовь-жалость
(например, кн. Мышкин у Достоевского). Но любовь-эрос должна быть соединена
с любовью-жалостью, иначе она делается поработителем".336 Но ведь эрос -
это и есть свобода, звенящая свобода, то, что свободно парит между бытием и
небытием, между духом, как тем, что стремится к бытию, и любовью, как тем,
что не выдерживает полноты бытия. Разве не пал человек от того, что пожелал
в своей любви быть точно таким же, как Бог? Человек всегда стремился
построить рай на земле, но всякий раз эта потенция вновь и вновь
разлеталась на части. Из этого можно сделать только один единственный
вывод: дает блаженство не любовь, а эрос; не метафизика, а диалектика.
К раскрытию идеала любви ближе всего, на наш взгляд, подошел