"Евгений Лукин. Чичероне" - читать интересную книгу автора

прихожей. Из услышанного мною возле подъезда следовало, что Рудольф Ефимыч и
вправду вдов, одинок, неустроен, а стало быть, в нынешнем своем качестве
долго не протянет. Городской дурачок - растение оранжерейное и нуждается в
постоянной заботе. "В холе и лелее", как выразилась сегодня одна из бабушек.
А иначе путь один - в бомжи.
Приключись подобное в девяностые годы, я бы даже не удивился. Людям
вроде Ефимыча легче всего прослыть тронутыми именно во времена перемен, в
эпоху общенародного помешательства, ибо крыша у таких с детства прихвачена
болтами. Намертво. Ну вот представьте: у всех уехали, а твоя - на месте. И
какой же ты тогда нормальный?
Да, но сейчас-то не девяностые. Жизнь устаканилась, народ опомнился,
прописные истины вновь обрели право на существование. Опять же, чем меньше
вникаешь в окружающую действительность, тем меньше у тебя шансов свихнуться.
Живи - не хочу. Глупость, если на то пошло, чуть ли не самая надежная наша
защита от безумия.
А тут начал человек задавать себе простые вопросы, да еще и честно на
них отвечать. Самоубийца.
Интересно, что он имел в виду, сказав: "Отработал"? В каком смысле
"отработал"? Дурачком отработал? Может, и впрямь предусмотрена в городском
хозяйстве такая штатная единица? Сколько, интересно, платят?

***

На лестничной клетке раздались голоса. Не представляю, как зимовали
прежние хозяева моей однокомнатки, но железная входная дверь не имела
деревянного покрытия, поэтому в запертом положении она пропускала звуки с
тем же успехом, что и в распахнутом. Вот и сейчас слышимость была
изумительная. Один голос несомненно принадлежал Витале с пятого этажа, два
других я опознать не смог. Гости, надо полагать. Вышли перекурить к
мусоропроводу. Видимо, в квартире уже дышать нечем.
Поддать они к тому времени успели крепко, и речь их изяществом не
отличалась. То, что в данный момент взахлеб излагал Виталя, после
беспощадной цензурной правки прозвучало бы примерно так:
- Я, доступная женщина, вчера, на мужской детородный орган, иду,
подвергнутый оральному сексу, а навстречу, соверша-ать половой акт...
Ну и все прочее в том же духе.
Беседовали они минут пять. Потом вмешался некто четвертый, и мне вновь
почудился голос Ефимыча. Впрочем, до конца я уверен в этом не был. Глухие
отрывистые фразы новоприбывшего в смысле внятности оставляли желать лучшего.
Даже учитывая замечательные качества моей двери и оторопелое молчание
троицы.
Матерно грянул Виталя. Кажется, четвертому лишнему, кем бы он ни был,
грозило увечье. Я двинулся к дверному глазку, но, пока шел, громогласного
буяна словно выключили. Тишина поразила подъезд.
Поколебавшись, отодвинул по-тюремному громко лязгнувший засов и
выглянул наружу. Пусто. Гулко. Такое впечатление, что на промежуточной
площадке затаили дыхание. Затем кто-то поспешно взбежал на пятый этаж и
вызвал лифт. Дождался. Уехал.
А пауза все длилась. Определенно что-то необычное происходило у нас на
лестнице. Не люблю вмешиваться в чужие пьяные дрязги, но тут, кажется,