"Евгений Лукин. Секондхендж" - читать интересную книгу автора

- Мститель нашелся...
- А я внаю! - таинственно произнес поэт.
- Чего ты знаешь? - сердито переспросил Арсений, успевший, видать,
приноровиться к особенностям речи пробитого на Космос собеседника. - Знает
он...
- Внаю! - настаивал тот, нервно подергивая себя за галстук от
известного баклужинского кутюрье Столыпина-младшего.
Товарищ Артем обернулся, уставился по-совиному. Да и сухопарый товарищ
Арсений, несмотря на ворчливый тон, тоже, кажется, был заинтригован.
- Ну давай говори, раз знаешь.
Открыватель новых поэтических материков с загадочным видом поманил
обоих и, жутко понизив голос, выдохнул:
- Фэкондфендф...
Собеседники его были настолько потрясены услышанным, что на пару секунд
оцепенели. Первым очухался Арсений.
- Слышь! - на повышенных тонах задребезжал он. - А не пошел бы ты к
Богу в рай? Вот тебе карандаш, вот бумага. Садись и пиши, что ты сейчас
такое сказал. Крупно и разборчиво!
Одутловатый самородок в столыпинском галстуке с готовностью вскочил,
подсеменил к столу и, схватив карандаш, склонился над перевернутой
предвыборной листовкой. Крупно и разборчиво юноша бледный вырисовывал букву
за буквой. - Вот... - выдохнул он и выпрямился.
Товарищи по партии с озадаченным видом склонились над листом.
Начертанное там одно-единственное слово смахивало то ли на заклинание, то ли
на вывеску магазина:

"СЕКОНДХЕНДЖ".

Глава 3

С виду не подумаешь, но дубрава была реликтовой. Ахнешь - и тут же
смекнешь, что отголосок, загулявший меж стволов, никакое тебе не эхо.
Собственно, что есть эхо? Слышимое свидетельство извечной нашей
забитости и нищеты. Век за веком сдвигал мужичонка рваную шапку на унылые
брови и, скребя в затылке, исторгал нутряное "эх", гулко отзывавшееся в
лугах и перелесках. А эта, видать, дубрава как-то вот ухитрилась затаиться,
не тронутая ни татарским игом, ни крепостным правом, ни лесоповалами
советских времен, ни ужасами приватизации.
Ахо в отличие от эха звучит язычески ликующе и в то же время несколько
затаенно. Есть еще, говорят, такие чащобы, где отголоски не ахают и не
эхают, а жутко молвить - ухают. Но в подобные дебри лучше не соваться, а то,
не приведи Господь, набредешь ненароком на какого-нибудь покойного атамана
Уракова, в чьей шайке сам Стенька Разин состоял в кашеварах, покуда не
застрелил своего учителя разряженным пистолетом.

* * *

В городе давно бесчинствует апрель, а здесь еще держит оборону март.
Правда, из последних сил. Бугорки просохли, в низинках изнывает слоистый,
слежавшийся снег. Серая прошлогодняя трава свалялась, как шерсть на дохлой