"Самуил Лурье. Разговоры в пользу мертвых" - читать интересную книгу автора

разумом вещи и составляя о них толковое суждение, каждый может через
известное время овладеть любым ремеслом"; впервые представил бы себе, как
обжигают посуду, шьют одежду, выращивают и выпекают хлеб... И как все это
увлекательно. Кто бы мог подумать!
И еще одну важную вещь мог узнать от Робинзона умный виконт. И тоже,
вероятно, впервые (хотя в некоторых древних текстах нечто подобное уже было
высказано). Оказалось, что если посмотреть на так называемый цивилизованный
мир с необитаемого острова (а ведь "очутиться на острове - это не значит
уйти из жизни"), то многие ценности представятся мнимыми. Титулы и деньги,
например, - смешные пустяки, и только. Это в Европе-то, наполовину
феодальной, где костюм заменял удостоверение личности!
Возможно, мистер Крузо, что вы правы, - мог возразить на это де
Бражелон (или, допустим, кавалер де Грие из романа аббата Прево). Но
существуют и такие ценности, - несомненно подлинные, - о которых вам не дано
ни малейшего понятия. Такова любовь. Никто не осуждает вас за этот холод
сердца, боже упаси, драгоценный сэр. Нельзя без ужаса и помыслить, сколь
нестерпимо страдали бы вы на острове Отчаяния, умей вы кого-нибудь любить
сильней, чем самого себя, и тосковать по дорогому существу, а не по людям
вообще.
Современники полагали, видите ли, что перед ними подлинные записки
"моряка из Йорка". Мы-то знаем, что этот упрек следовало адресовать автору -
Даниэлю Дефо. Не зря Диккенс называл его бесчувственным писателем. В романах
Дефо никто никого и ничего не любит, их пружина - корысть, азарт, инстинкт
самосохранения.
Престарелый Лев Толстой, задумавшись как-то о Робинзоне, вывел в
дневнике два слова: "цель жизни". В самом деле, где она, цель? Не есть ли
благоденствие, достигнутое Робинзоном на острове, - все та же
бессмысленно-себялюбивая золотая середина, от которой он в юности бежал?
Не этим ли объясняется и странный жребий романов Дефо? Мировая
литература переписывает его сюжеты наново. "Путешествия Гулливера" были
придуманы отчасти из презрения к Робинзону. Манон Леско - это Молль
Флендерс, увиденная влюбленными глазами. Оливер Твист сворачивает с пути,
пройденного полковником Джеком. Миледи в "Трех мушкетерах" заступила место
Роксаны. И "Робинзон Крузо" (опять-таки переделанный) стал чтением для
малышей, а подросткам подавай "Таинственный остров"...
Но все-таки Дефо был первый! Именно он, с его неблаговидным, но таким
разнообразным жизненным опытом - делец, журналист, секретный агент, - первый
сумел вообразить свое поведение в чужой судьбе, в ином обличье и отдать
вымышленному персонажу свои собственные воспоминания и горести, и перемешать
все это так, чтобы получилось повествование непререкаемо достоверное (с
подробностями одна мельче и точней другой), то есть изобрести прием, на
котором основано искусство современного романа - искусство "правдоподобной
выдумки".
И, может быть, только человек, которому, как Дефо, случалось разориться
дотла, и отведать тюремного заключения, и стоять на эшафоте, продев голову и
руки в деревянную колодку, и многократно рисковать жизнью, и продавать
честь, - может статься, только такой человек в силах был задумать "Робинзона
Крузо", книгу великую, потому что в ней впервые исследована задача о
необходимых и достаточных условиях человеческого существования (и доказано,
что человеку есть на кого положиться; это не так уж нелепо - надеяться на