"Аркадий Львов. Двор, книга 1 " - читать интересную книгу автора

я вижу, придется мне самой зайти в школу.
- Нет, - вдруг повысил голос Ефим, - на меня, Клава Ивановна, где
сядешь, там и слезешь. Честное благородное слово, я поговорю с ней, я
поговорю с ней так, что она, сколько будет жить, будет помнить этот
разговор!
- Тише, - сказала Клава Ивановна, - успокойся. Я думаю, лучше мне
поговорить с ней, а то ты разойдешься так, что не дай бог.
- Я не разойдусь, - Ефим хлопнул ладонью по столу, - но я хочу, чтобы в
доме было, как я хочу, а не как она хочет! Она позорит меня перед соседями,
перед людьми, на весь СССР. Не только дети - она сама больше не переступит
там порога.
- Хорошо, - согласилась мадам Малая, - мы не будем вмешиваться:
поговори сам. Но имей в виду, что должен быть результат, а если результата
не будет...
- Что значит не будет результата?! - Граник поднял руку и крепко сжал
кулак. - Будет результат!
- Успокойся, - сказала Клава Ивановна. - Когда художник рисует, он
должен быть спокойный.
Из квартиры вышли вдвоем, Граник захватил с собой молоток и пару
гвоздей, чтобы прибить объявление в подъезде. Выбрали место точно посредине,
чтобы одинаково было для тех, кто приходит, и тех, кто уходит, Ефим
прислонился к стене, сделал отметку над головой, расправил лист и прибил.
Мадам Малая отошла на два шага назад, чтобы проверить, удобно ли читать на
расстоянии, еще раз убедилась, какое красивое и нарядное получилось
объявление, и обещала Ефиму благодарность лично от товарища Дегтяря.
- Клава Ивановна, - Граник ударил себя кулаком в грудь, - честное
благородное слово, не за что! Я даже вам больше скажу: плохо прибито, сверху
и снизу надо две планочки - ночью может подуть ветер, а в подъезде всегда
сквозняк.
Мадам Малая возразила, что планки - это уже перестраховка, но, подумав,
все-таки согласилась, и Ефим в три счета сбегал домой.
С планками получилось не так нарядно, но зато объявление приобрело
дополнительный вес: сразу видно было, что это не клочок бумаги, который
повесили на полторы минуты и забыли про него.
Самыми первыми прочитали объявление Степа Хомиц-кий и Дина Варгафтик, и
хотя они люди с разными вкусами, в этот раз оба согласились: написано так
красиво, как будто на Первое мая или Октябрьские. За ними подошла Оля
Чеперуха, внимательно прочитала и вдруг засмеялась: сначала, когда она
увидела издали такое большое объявление, у нее екнуло сердце, она подумала,
что кто-то из вождей умер, но потом сообразила - если траур, так пишут
черными буквами, а здесь красные и золотые.
- Оля, - нахмурилась мадам Малая, - индюк тоже думал.
- Чтоб я так жила, - поклялась Оля, - я не думала ничего плохого.
Собрание назначили на семь часов вечера с расчетом, чтобы начать в
восемь: люди, которые возвращаются с работы, успеют пообедать и переодеться.
Можно было, конечно, назначить на час раньше, но в таком случае получилась
бы спешка и нервотрепка, а людей надо беречь. Однако сам Дегтярь пришел
ровно в девятнадцать часов, как раз объявили по радио, и занял место у
стола, возле трибуны.
Трибуна была сбита из сосновых досок, обычно ее красили малиновой или