"Андрей Лях. Реквием по пилоту (Роман) " - читать интересную книгу автора

еще впереди, теперь же для нас интересно, что по материнской линии Рамирес
принадлежал к легендарному семейству Сфорца, и кочевники-гены проделали
столь причудливый путь, что Инга полностью уродилась в свою флорентийскую
бабушку. Несравненная Изабелла Сфорца передала внучке пышную копну
вьющихся волос редкостного темно-пепельного цвета, болотно-зеленые длинные
глаза в опахалах ресниц - взгляд, таящий память о десятках поколений
властителей и энциклопедистов, но - увы! - и сфорцевский нос со знаменитой
горбинкой, сошедший, казалось, с полотен времен Возрождения. Значительно
потесненная, таким образом, испанская родня (не очень понятно, правда,
кого там считать родней, так как папа Рамирес не знал не только деда, но и
собственного отца) все же внесла лепту и подарила девушке свой характерный
подбородок - вполне женственный и даже изящный, но крюковатостью вполне
подтверждающий испанские корни!
Итак, к величайшему моему сожалению, я не могу назвать Ингу красавицей,
зато с чистой совестью заявляю, что она была необычайно интересной
женщиной.
Пройдя по пустынной сцене, Инга подошла к роялю и села; с одной стороны
был зал с рядами зачехленных кресел, с другой - серебряный лес органных
труб. Инга находилась в верхнем, или двухсветном, зале Дворца, его еще
именовали Альберт-холлом - отчасти в шутку, отчасти всерьез, поскольку
сюда не допускалась никакая эстрада или электроника, даже джаз; это был
зал классики, и акустика рассчитана на живое звучание. Сегодня здесь имели
возможность провести репетицию участники фестиваля-конкурса стимфальской
музыки - за тем инструментом, в том зале, где им предстояло выступать.
Инга медленно подняла крышку рояля и длинными пальцами прикоснулась к
клавишам. В тот год, пятнадцать лет назад, из заповедника ее забрала мать
- Хельга чрезвычайно скептически относилась к педагогическим воззрениям
своего супруга, что же касается Гуго, то его она вообще не выносила с
давних лет. Маневр был произведен быстро и жестко - Ингу водворили в
загородный дом ожидать, какое решение примет ее матушка относительно
дальнейшего обучения и воспитания. Однако Хельга недооценила характер
дочери. Никому и никогда Инга не собиралась позволять насильственно
вмешиваться в свою судьбу - с недетской решительностью и волей,
помноженными на неизменную ненависть к матери, она восстала против
родительских планов. Вечером первого же дня заточения, несмотря на усилия
охраны, Инга очутилась на шоссе Руан - Аржантен, а через сутки, не очень
голодная, но изрядно уставшая - в Дамаске, в аэропорту Эр-Дамият. Здесь,
собрав по карманам оставшуюся мелочь, она позвонила Гуго по его парижскому
номеру, и большинство монет тотчас вернулось обратно, потому что разговор
занял никак не более тридцати секунд: Гуго просто сказал: "Стой возле
этого самого телефона и никуда не уходи. Я скоро буду".
И все повторилось. На ночное летное поле села двухмоторная "сессна",
уронила трап, и по нему быстро, но без спешки спустился Гуго Сталбридж в
окружении телохранителей.
- Ешь и пей, - велел он ей. - Через пятнадцать минут нас заправят, и я
уложу тебя спать.
- Ты не повезешь меня обратно к Хельге? - спросила Инга.
- Нет. Ты сможешь жить у меня сколько захочешь. Но при одном условии:
каждый день заниматься музыкой. Твой рояль уже перевезли ко мне на
"Бульвар".