"Андрей Лях. Реквием по пилоту (Роман) " - читать интересную книгу автора

ветчины, Крис заметил соседу справа: что это за новая мода красить волосы
в сигарный пепел. Какой такой пепел, спросил сосед. А вон та ногастая с
подбородком, ответил Крис. Она не крашеная, возразил сосед сквозь рыбный
ломтик, цвет натуральный. Это дочь Рамиреса Пиредры.
Словно услышав разговор, Инга повернула голову, пепельные струи и
многоярусность висячего серебра пришли в движение, и на Криса пал тяжелый
и довольно неприятный, хотя и вполне равнодушный взгляд. Впрочем, он
тотчас же погас, скользнув дальше, но Крис уже увидел все, что ему было
надо. Он увидел ум, раскованность и ту безмятежную открытость миру, какая
встречается у закаленных воинов, знающих, как легко выскакивает из ножен
их меч. Опасность Инги он тоже оценил сразу и немедленно забыл - энтузиазм
кипел в нем на градусе, переваривающем любое мистическое воздействие, и,
кроме того, Крис был готов, в случае необходимости, осознанно пожертвовать
собой как шахматной фигурой. А посему, отставив стакан, он совершил обеими
пятернями заведомо бесполезную манипуляцию, долженствующую обозначать
приглаживание волос, и бросился в бой.
Сначала Инга даже развеселилась, когда посреди за-нуднейшего
благотворительного обеда к ней подошел неряшливо одетый человечек и
безапелляционным тоном повел сумбурную речь - сперва сказал об их встрече
и сотрудничестве как о деле уже решенном, потом, с нескладной иронией,
принялся извиняться и кончил тем, что представился. Однако скоро Инга
вслушалась, и возникшая серьезность сгустилась до ощущения тревожного
предчувствия. Этот Крис Вилан очень твердо знал. о чем говорил, и его
уверенность в предприятии граничила с фанатизмом, так что на какой-то
момент Инга сама почувствовала себя инструментом, который, в случае
негодности, заменят другим. Это подействовало на нее, а еще больше
подействовала внутренняя энергия Криса - человека подобного жизненного
накала она встречала впервые.
Свидание их неоднократно переносилось и откладывалось, но Крис взялся
задело питбультерьеровской хваткой, и как-то зимним днем в "Пяти комнатах"
они наконец сели за рояль. Объяснитель из Криса, надо сказать, был
никудышный - слова у него не поспевали за мыслями, одно налезало на
другое, короткий палец прыгал по нотам, и выходила совершеннейшая
мешанина: давайте начнем сначала, нет, лучше заглянем в финал, нет,
давайте я вам сыграю отсюда, нет, лучше вы посмотрите сами, и так далее.
Но говорил он с профессионалом, и профессионалом самого высокого качества.
Правда, как утверждает классик, искусство - это не грабли, которые лежат в
темноте, а уж тем более искусство Мэрчисона, так что даже Инге
потребовалось время, чтобы вникнуть в суть, но уровень подхода Криса она
оценила сразу. Он высказывал свои построения невнятно, впадал в гнев, если
приходилось объяснять то, то казалось ему тривиальным, но его невнятицы
значительно превосходили то, что можно было услышать на самом именитом
мастер-классе. Он был нахален в суждениях, но нахальство его основывалось
на феноменальной музыкальной эрудиции. Увы, те же познания окрашивали его
начинания грустным скепсисом и, несмотря на вкладываемую страсть,
заставляли с печалью ждать результата.
Так или иначе, но в какую-то минуту Мэрчисон распахнул перед Ингой
великолепие своих болезненных грез, и все, что было чувствительным и
подвижным в ее не слишком пылкой натуре, было потрясено. Крис видел в
Мэрчисоне гуманиста-новатора ренессансного типа, музыкального раблезианца,