"Виктор Лысенков. Палата No 7" - читать интересную книгу автора

Федорович не захотел.
Как-то утром, сидя на веранде за газетами, Иванов сказал ему: " Знаете,
что я вам скажу, дорогой Иван Федорович! Вы - неправильно живете. И жили
неправильно!" Монахов с удивлением поднял на него глаза. - "Да, да, -
продолжал Иванов, - и все ваши неприятности в жизни - от ваших дурацких
принципов. Человек, мол, звучит гордо! Да не подумайте, что я - пентюх -
прочтите, кто говорит эти слова у Горького. По-моему, Горький просто
издевался над словословием сутенера. И все эти: не убий! Брат Алеша! - Все
я знаю. Я не хотел говорить вам об этом, но вспомните, с чего все
началось? Вокруг все осуждают вейсманизм-морганизм, бьют Вавилова, а в нет
бы смолчать - вы вылезли с этими генами. С их методикой. Все говорят о том,
что организм меняется непрерывно под воздействием среды. А вы - со своими
генами. Вы не представляете, как возмущались все. На нас написали письмо.
Пять подписей ученых - это не шутка.
Иван Федорович побледнел: "И вы подписали письмо?" - Успокойтесь.
Подписал. Или вы хотели, чтобы не подписал и оттарабанил пятнадцать лет
вместе с вами? Или как ваш учитель, сдох в тюрьме?" - Умер"... - "Что?" -
"Умер". - "Ну, умер. Все один черт!"- "Это же безнравственно, Петр
Апполинарьевич!"
Иванов махнул рукой: "Опять вы с вашей ерундистикой". Он по- смотрел на
Монахова как на недотепу: "В то время я лично тоже не верил ни в какого
Вавилова и ни в какую генетику. Для меня это была буржуазная наука. Я был
искренен". - "Но позвольте, Петр Апполинарьевич, если я с вашей точки зрения
ошибался, почему вы и ваши... он запнулся, как назвать тех, подписавших
письмо - коллеги по взглядам так нетерпимы к чужим идеям в науке? Даже - к
ошибкам? Неужели под это дело надо подводить политику? Разве я выступал
против Советской власти? или против Сталина? Которого, поймите меня
правильно, по наивности тогда обожал. И потом. Мне ваши опыты казались
неверными. Методика ошибочной. Ноя никуда на вас не писал.
Иванов встал, взял свою трость - грузный и величественный, он ходил с
нею не только для форса, но и для поддержки крупного тела, - и подошел к
окну: "Вот видите море. Белые буруны. Сегодня баллов восемь. Идет корабль.
Капитан знает, как вести его, знает курс. А представьте, если все начнут
выступать с теориями о кораблевождении? - Конец кораблю".
Иван Федорович чувствовал, что от существа спора хотят отгородиться
какими-то высокими построениями. Он заметил: "Вы некорректно ведете спор. Я
же сказал - я тоже верил Сталину. И не собирался выступать с критикой
каких-то его концепций. Тем более - выступать против Советской власти, так
как, простите, не хуже вас понимал и понимаю, что альтернативы этой системе
нет. Я же в науке работал, в селекции, что само собой подразумевает
использование различных методик, основанных на разных теориях. Только
практика может дать ответ, какой путь верный. И не учитывать самые последние
теории - пусть "ихние" - ограниченность". - "Ну и тирада! Какой патриотизм!
Выступал - не выступал, верил - не верил! Альтернатива! Да вы понимаете, вы
на деле, подчеркиваю, на деле были против тех, кому в науке верил и доверял
Сталин. На де-ле. Значит, шли против его курса. Надо было помолчать!" - "До
пятьдесят третьего?" - "Хотя бы". - "Но разве вы, ученый человек, не знаете,
что (чего?) стоило нам молчание многих?" - "Знаю. Кто не молчал, вылетел с
орбиты, как и вы. И практически ничего не добились". - "Как, не добился?
Вы-то отлично знаете - МД-15 мой сорт!" - "Ну, это еще надо доказать!" - "Но