"Джон Макдональд. Бледно-серая шкура виноватого" - читать интересную книгу автора

отказаться от запланированного ухода.
- Хоть бы поздоровалась с моим другом! - крикнул вслед, Таш. - Могла
бы, как минимум, поприветствовать моего друга!
Она сделала еще десять шагов с окаменевшими плечами, оглянулась на
ступеньках мотеля и без всякого выражения на лице и в голосе проговорила:
- Привет. Привет. Привет. Иди сюда, Джимми. Пойдем с мамой.
Малыш нехотя потопал к ней. Дверь закрылась. Таш взглянул на меня,
покачал головой, попробовал улыбнуться:
- Извини, старина.
- За что? Дни бывают хорошие, средние и плохие.
- Похоже, для нас один тип затянулся.
- Ну, для начала давай все исправим.
Он подогнал машину к сараю с инструментами. Мы подняли ее заднюю часть
с помощью грузоподъемника. Оба пролили по два галлона пота, пока выбивали
поврежденные детали, зачищали ножовкой, неуклюже втискивали на место и
заколачивали молотком. Опустили машину, она встала ровно, уже не смахивая
на утку, больную костным шпатом. Я поставил ногу на задний бампер, нажал,
но он не поднялся, как следовало, а продолжал качаться, весомо
свидетельствуя о почти вышедших из строя амортизаторах. Таш вздохнул, и я
пожалел о своем поступке.
У меня на катере была чистая одежда, Таш предоставил мне номер в
мотеле, где можно было принять душ и переодеться. Я как раз застегивал
свежую рубашку, когда в дверь постучала Джанин. Я открыл. Она принесла
кувшин с холодным чаем, в котором позвякивали кусочки льда, и повинную
гордую голову. На ней было короткое розовое платье-рубашка, губы накрашены
бледно-розовой помадой.
Поставила кувшин, протянула руку:
- Теперь здравствуй, как следует, Тревис. Рада тебя видеть. Прости за
некрасивую сцену.
Рука длинная, тонкая, загорелая, пожатие неожиданно крепкое. Она
налила чай в два высоких стакана, один протянула мне, другой взяла себе,
присела на кровать. Я мысленно прикинул и сообразил, что вижу ее в пятый
раз. И как прежде, почувствовал легкую неприязнь с ее стороны. Так часто
бывает, если друг знаком с мужем задолго до его женитьбы и даже до
знакомства с будущей женой. По-моему, это нечто вроде ревности, напоминание
о годах, когда она не жила с ним одной жизнью, о дружбе, возникшей у мужа
без ее согласия. Она как бы бросала мне вызов. Покажи-ка себя, Макги.
Ничего у тебя не получится, ибо ты в мой дом не вломишься. Твоя жизнь
нереальна. Ты тут плаваешь, забавляешься, развлекаешься. Внушаешь моему
мужу сожаление о долгах, которые у него есть, и о девушках, которых у него
нет. Подойдя к моему гнезду, одним своим присутствием ты напоминаешь о
праздничных временах, когда вы с ним скакали кузнечиками, а я же теперь
что-то вроде стражника, сопровождающего или просто обузы.
С некоторыми женами старых друзей мне удавалось преодолеть изначальный
антагонизм. Они быстро обнаруживали, что мне хорошо знакомо все, известное
каждой одинокой, не связанной брачными узами личности, - мир всегда
несколько выпадает из фокуса, когда в конечном счете никого, черт возьми,
не волнует, жив ты или умер. Такой ценой расплачиваешься за бродяжнический
образ жизни, и, если предварительно не взглянул на ценник, стало быть, в
самом деле дурак.