"Чарльз Маклин. Молчание" - читать интересную книгу автора

старым, выложенным голубоватым песчаником проселкам обширных, большей частью
заброшенных поместий северного побережья, - сглаживает однообразие, объяснял
он. Карен с сомнением относилась к столь неожиданной страсти мужа к
живописным прогулкам. Последние несколько недель все мелкие городки и
деревушки Норт-Хемпстеда и Ойстер-Бея лежали приплюснутые и опустелые под
суровым, нивелирующим гнетом солнца. Тенистые усадьбы богачей и те,
казалось, утратили очарование уединенности из-за томительного зноя
засушливых дней. Новейшие роскошные дома, не избежав участи опоясывающих их
колоний разноуровневых предместий, тоже превратились в душные, зловонные,
кишащие насекомыми халупы, скрытые бахромой поникшей листвы, и казались
одичалыми и небезопасными, словно это новосветское воспроизведение некоего
милого зеленого уголка Англии перенеслось на малярийные берега Белиза или
Занзибара.
Карен вспомнила, как прошлым вечером на пути в аэропорт Том с туманной,
несвойственной ему меланхолией говорил, что надо наслаждаться красивыми
вещами, пока они у тебя есть, - и ее передернуло от отвращения.
У края ложбины, проскочив под стоп-сигнал, она сбросила скорость и
медленно поползла, высматривая в подлеске справа бесхозный почтовый ящик.
Нашла она его довольно легко, хотя он все лето простоял укутанный плотной
зеленой шалью ползучих растений, и, как обычно, когда она увидела, что
флажок находится в вертикальном положении, пульс у нее участился.
Она съехала с дороги под сень рододендронов и решила переждать,
попросив Неда помочь ей сосчитать проезжающие машины - он считал молча, на
пальцах, растопырив ладошки морскими звездами, - и только пропустив
двадцатую, Карен почувствовала некоторую уверенность, что хвоста за ними
нет.
Потом они отсчитали еще с десяток машин - просто для надежности.

Мягкая классическая музыка, тонированные стекла и перегородка,
отделяющая водителя, создавали впечатление изолированности салона лимузина
от внешнего мира. Объятая мраком, с задранным вместе с подолом платья черным
файдешиновым подъюбником, которые Том стянул узлом у нее на голове и, словно
рогожный мешок, замотал веревкой на запястьях, Карен сидела на полу
"мерседеса", упираясь лбом в динамик под откидным сиденьем. Музыка ее
убаюкивала. Она остро ощущала свою наготу ниже талии - абсолютную наготу, не
считая черных лакированных лодочек, выставленных перед Томом подошвами
вверх, как поднос; он же сидел, уютно расположившись в кожаных креслах, то
переговариваясь с ней, то обсуждая деловые вопросы по телефону - тихим,
доверительным тоном.
Сначала она должна была попросить у него прощения, еле ворочая языком в
этом душном чехле, а потом, когда он начинал щекотать ее оправленным в
серебро кнутовищем, - умолять его, чтобы он поскорее начал.

Карен свернула на подъездную аллею; руль скользил под влажными от пота
ладонями.
На полпути к главному зданию, не видному за выступом холма, она круто
взяла влево и покатила напрямик через открытую луговину к группе белых
каркасных строений на опушке леса. Под расширяющимся куполом голубого неба,
когда ее легкую эйфорию обуздал страх встретить кого-то, кто может узнать ее
или ее "вольво", Карен чувствовала себя бегущим к укрытию затравленным