"Жан Мадоль. Альбигойская драма и судьбы Франции " - читать интересную книгу автора

оригинальное достижение поэтов земли языка "ок": они показали, что за
пределами земли существует иной мир, преисполненный очарования и чудес, мир,
на который она с трудом силится походить.
Конечно, было бы ошибочным полагать, что окситанская лирика в точности
передает истинное состояние нравов. Но она точно выражает стремление, порыв
к неземному, воплощенный и в другом материале и форме, бесспорно, более
приемлемых для нас - в романской архитектуре и скульптуре Юга. Трудно
сказать, где именно родилось романское искусство и как оно постепенно
освободилось от каролингских традиций. Одно, во всяком случае, не подлежит
сомнению - наивысшего развития оно достигло в южной части Франции, в
соприкосновении с Испанией эпохи Реконкисты, на пути к монастырю Сантьяго.
На Юге нет города, который бы не был этапом этого грандиозного
паломничества, в которое отправляются со всех концов христианского мира.
В любом случае, идут ли люди из Северной Франции, Англии, Германии,
Италии или еще более отдаленных мест, паломники направляются к Компостелле
по дорогам земли языка "ок". Здесь они останавливаются в клюнийских
монастырях, прежде всего в Сент-Фуа (монастыре святой Веры) в Конке в
глубине Руэрга - это не только перевалочный пункт по дороге из северных
земель в Компостеллу, но и старейший центр паломничества; далее - тулузский
Сен-Сернен и, наконец, Сантьяго. Не будем касаться монастыря Сантьяго,
который столько раз переделывали, портили, улучшали. Но Сент-Фуа и
Сен-Сернен - два брата-близнеца. Трудно, да и бессмысленно задаваться
вопросом, какой из них был возведен первым. Они рождены одним и тем же
замыслом, сдержанным и великолепным. Здесь мы воистину - не скажу что у
колыбели романского искусства (у него множество иных бесспорных истоков) -
но почти сразу же на одной из его вершин.
Не менее удивительным феноменом Юга бьию и то, что религиозное
искусство расцвело в крае, который несколько десятилетий спустя станет
угрозой для единства христианского мира. Хотя, возможно, в этом и
заключается определенная диалектика. Как катары смирились с пластическим
искусством - они, страшившиеся телесного и видимых форм? Ведь и раньше, и
даже во времена распространения по стране катаризма там еще работали
скульпторы Муассака, Сен-Жермена в Тулузе, Сен-Жиля и Сен-Трофима. Все было
так же, как позднее при Савонароле <Савонарола (1452-1498) -
монах-доминиканец, настоятель монастыря св. Марка во Флоренции. Выступил за
реформу католической церкви, руководил восстанием прогив Медичи в 1494 г.
Был обвинен в ереси и казнен.>, свирепствовавшем в языческой Флоренции эпохи
Кватроченто, как при Лютере и Кальвине в Европе эпохи Ренессанса. Впрочем,
речь здесь идет вовсе не о Ренессансе, и нет ничего ошибочнее, чем искать в
скульптурных или поэтических творениях Юга античные истоки. Конечно, там
было много, гораздо больше, чем сегодня, памятников, напоминавших о минувшем
расцвете галло-римских городов; но, видимо, их совсем не замечали - не
больше, чем Данте, который двумя столетиями позднее не замечал античных
монументов Рима, слава которого тем не менее увлекала его ум и воображение.
Великие созидательные эпохи слепы ко всему, что не совпадает с их
собственными устремлениями.
Представления романских скульпторов Юга были совершенно иными, нежели
представления вырождающегося классицизма, холодного и бездушного академизма,
характерного для собственно галло-римских произведений. Их задачей не было
сколь возможно верное воспроизведение действительности, идеализированной в