"Жан Мадоль. Альбигойская драма и судьбы Франции " - читать интересную книгу автора

мира, и все явления искусства и духовности пронизаны подобным ощущением.
Проблема состоит в обретении ключа от утраченного Царства, и смысл множества
фольклорных сказок заключен именно в этом. Официальная же церковь, тоже
складно вещающая о мире ином, погрязла в привязанности к земной власти и
могуществу, похоже, более всего озабочена защитой своего господствующего
положения, мощи и богатства и наглядно показывает, что сама-то не
воспринимает всерьез обещаний, раздаваемых верующим.
Совсем иное дело - катары; первые из них - это миссионеры, пришедшие с
Востока во время второго крестового похода, то есть между 1140 и 1150 гг.
Именно тогда святой Бернар, тот самый, что впоследствии, провозгласит в
Везле крестовый поход, объезжает Юг Франции и особенно графство Тулузское,
где, если верить ему, катаров уже так много, что церкви опустели, а в
Верфее, замке близ Тулузы, даже не находится никого, кто пожелал бы
послушать его проповедь. Связи с Бостоком были тогда чрезвычайно
интенсивными, и совершенно ясно, что болгарские, греческие или боснийские
миссионеры вполне могли нести "благую весть" от берегов Гаронны до берегов
Рейна. Это мужчины и женщины, ведущие строго аскетическую жизнь. Они
передвигаются парами, пешком, в черном одеянии, неся на одеждах в кожаном
футляре Евангелие от святого Иоанна, которое ставят выше трех других
Евангелий <Евангелие от Иоанна больше всего соответсгвует писаниям
гностиков. В частности, в нем развивается учение о Логосе. ("В начале было
Giobo (логос), и Слово было у Бога, и Оюво было Бог" (Ио. 1:1). О Христе:
"Оюво стало гшотию и обитало с нами" (Ио. 1:14).>. Живут они на подаяние
верующих и, когда не занимаются миссионерством, пребывают в мужских или
женских домах, походящих на монастыри. Они совсем не едят мяса, прежде всего
потому, что эта пища может пробудить в них плотские страсти, а также потому,
что верят в перевоплощение и всякое убийство, даже животного, им
категорически запрещено. Они живут в полном целомудрии и осуждают плотский
грех в любых обстоятельствах, особенно в законном браке, так как в
результате в темницы человеческих тел могут попасть новые души. Они отрицают
всякое насилие и запрещают клятву, саму основу средневекового общества, ибо
не до;гжно "поминать имя Господа всуе" (Ис. 20:7). Понятно, что эти суровые
и одновременно мягкие мужчины и женщины, жизнь которых представляет столь
разительный контраст с жизнью большей части католических клириков,
пользовались большим уважением, тем более что они из-
латали учение о спасении, а большинство людей были пресыщены
проповедями, ставшими лишь назойливым повторением избитых и бесполезных
формул, и ждали иного. Мне кажется, что середина XII века, особенно на Юге
Франции, была эпохой великого духовного ожидания. Официальная церковь
вызывала возмущение, а утонченная теория куртуазной любви, годившаяся лишь
для немногих привилегированных, тоже не могла заполнить пустоту этого
ожидания.
Учение катаров очень простое и вполне доступно для самых неразвитых
умов. Повсюду мы видим несправедливость и зло. Как же поверить, что
возмущающий нас мир является творением совершенного Бога? Катары не учат,
вопреки частому утверждению, что существует два равных и равно вечных Начала
и что вся история мира сводится к бесконечной борьбе между ними. Но творец
этого видимого и явно несовершенного мира, Демиург, или Сатана, -
действительно дух Зла. Все материальное исходит от него; что же касается
наших душ, то они, напротив, - творения Бога доброго, заключенные, как в