"Дэвид Мэдсен. Шкатулка сновидений" - читать интересную книгу автора

его ненавидел человек-с-улицы, возмущенный и напуганный теориями инцеста и
отцеубийства, зато им восхищались ученики, многие из которых называли Фрейда
новым - или даже истинным - Иисусом Христом. В то время как Иисус основывал
свои проповеди на главенстве человеческой души, Фрейд предлагал свободу
путем разоблачения самого понятия "души" как опасной иллюзии, обнажая
подлинные веления и импульсы, что таятся во мраке, окружающем наше хрупкое
сознание. В этом смысле Фрейд уподобился древним гностикам
Не сомневаюсь, что, художественно выражаясь, сам он назвал бы себя
романтиком, но его музыка прекрасно подтверждает мою точку зрения. Видите
ли, сентиментализм является смертельной болезнью всего искусства, он
ослабляет, подрывает и опошляет. Вы должны знать, что в этом величайшая
слабость конца девятнадцатого века, и именно поэтому произведения того
периода столь плачевны. Истинный романтизм действует в первую очередь на
воображение и представляет собой реакцию на ограничения, наложенные
классицизмом на себя, то есть стремится к самобытности и свободе.
Сентиментальность же - всего лишь сознательная стимуляция чувств, и конечный
ее результат непременно демонстрирует обесценивание оригинальности и
подменяет свободу избыточностью. Все сентиментальное второсортно, дешево и
слащаво. Боюсь, что такими были и музыкальные сочинения моего отца,
благодаря чему они, несомненно, завоевывали многочисленные призы.
На стене отцовского кабинета, прямо над письменным столом, висел
маленький пейзаж Каспара Давида Фридриха[11], написанный в 1779, вскоре
после окончания художником Копенгагенской Академии и переезда в Дрезден.
Сейчас никто в здравом уме не решится отрицать, что Фридрих был одним из
величайших немецких художников-романтиков и чрезвычайно искусным
пейзажистом; однако та картина в кабинете являла собой, на мой взгляд,
другую крайность романтизма, его, так сказать, слабейшую сторону, где он
поражен и разрушен эмоциональными излишествами сентиментальности.
Быть может, причина этой слабости крылась в том, что Фридрих был еще
неопытен, еще не обрел направленности и самоуверенности, свойственной его
зрелым работам, я точно не знаю. Несомненно одно: я терпеть не мог ту
картину. Она называлась "Молитва в лунном свете" и изображала скалистую
заснеженную местность, залитую светом серебряной зимней луны; на переднем
плане возвышались развалины монастыря, его полуразрушенные стены
переплетались с дикой растительностью, а на снегу, перед аркой дверного
проема, стояла на коленях монахиня, погруженная в задумчивую молитву, ее
бледное лицо обращено к луне, руки благочестиво подняты. Пять минут наедине
с этой картиной - и мне становилось нехорошо, точно я объелся
sachertorte[12]. Теперь, сравнивая ее с некоторыми поздними работами
Фридриха, например с циклом "Ступени жизни", я понимаю, что в ней можно
уловить слабый проблеск его гениальности, но это не меняет моего мнения о
никчемности картины или, на худой конец, о ее технической неопытности, и я
по-прежнему, как и в детстве, не люблю это произведение. "Молитва в лунном
свете" очень хорошо характеризует моего отца как артиста, да и как человека,
ведь я уже говорил вам, что считаю его надменность и авторитарные замашки
отца семейства попыткой скрыть свое истинное лицо. Думаю, он был радикальным
сентименталистом, но стыдился самого себя.
Иначе зачем бы он повесил такую картину именно в своем кабинете, куда
нам, детям, запрещалось входить без его разрешения, каковое давалось
нечасто? И почему она так нравилась ему, если не оттого, что отражала