"Дэвид Мэдсен. Шкатулка сновидений" - читать интересную книгу авторагороду. Да, в виду необъятной ширины и сложности его достижений, присутствие
сегодня здесь являет его совершенным эталоном снисхождения - я бы даже сказал, самоуничижения! - и милостивого расположения. Я подумал, что речь графа достигла высшей степени смехотворности, и тут он прервался, чтобы передохнуть; потом граф повернул голову, и я отчетливо услышал, как, глядя на кого-то в первом ряду, он прошептал: - Думает, что он - Господь Всемогущий, а все остальные - дерьмо! Затем моментально, не переводя дыхания, граф продолжил: - Действительно, и где еще искать такую бесконечную доступность возвышенного, как не в Царстве Божием? Его неземная величественность, его печальная, отстраненная стать, его гений, непостижимо далекий от всего обыденного - все это он добровольно отринул... Я почувствовал, что засыпаю. Я не мог сопротивляться облаку наркотической дремоты, теплому свету горящих свечей, подкравшемуся ко мне, пока граф бубнил свой нелепый гимн. Я пребывал в этих странных предельных землях между сном и бодрствованием - между сознанием и комой - где различия смешаны, границы стерты, и все становится не просто возможным, но и, согласно законам фантазии и желаний, вероятным. И здесь я неожиданно встретил Адельму - гибкую, прелестную, похотливую и... совершенно обнаженную. Она поцеловала меня, ее губы тронули мои, и я ощутил прикосновения блуждающего, нежного, розового язычка. Мои дрожащие руки накрыли ее восхитительные груди с напряженными, набухшими сосками... "Как ты смеешь! - воскликнула она и отпрянула. - Кто дал тебе право прикасаться ко мне? Ты, грязное животное! Как я тебя ненавижу, как я тебя презираю!" всеобъемлющим пониманием. "Мои оскорбления по-прежнему возбуждают тебя? - прошептала она. Потом посмотрела вниз, на мою трепещущую, пульсирующую плоть. - Думаю, что да!" Когда я извергся в нее, она откинула голову назад и застонала: "Ты, непереносимый ублюдок... нет, остановись, пока еще не поздно... о, прекрати это! Ты знаешь, что это омерзительно, знаешь, что мне тошно от твоей пульсации внутри!" - тут Адельма захихикала, и, чем крепче мы прижимались друг к другу, тем громче становился смех, разливался по ландшафту моих мыслей, набирал силу, пока не начал исходить не из бледного, тонкого горла Адельмы, а из пяти сотен грубых, охрипших глоток. На меня накатывала волна смеха - ломкого, неискреннего, лишенного утонченности и изящества - и, резко тряхнув головой, я, кажется, пришел в себя. По-видимому, граф Вильгельм только что пошутил. Быть может, на мой счет? Что ж, этого я никогда не узнаю. Смех стих, и пришла моя очередь. Граф лучезарно-выжидающе улыбался. Поднявшись на ноги, я взглянул на доктора Фрейда, сидевшего рядом с Адельмой в первом ряду этой "бальной аудитории"; он ободрительно кивал. Я прочистил горло и начал. - Леди и джентльмены! Перед своим сегодняшним выступлением сегодня я хочу провести небольшой эксперимент. Или, быть может, стоит назвать это сравнением? Искусство пения йодлем, или улюлирования, если использовать один из технических терминов, к сожалению, пришло в печальный упадок по сравнению с тем временем, когда оно впервые было вызвано к жизни, благодаря пробным опытам и робкому психологическому любопытству... |
|
|