"Дэвид Мэдсен. Шкатулка сновидений" - читать интересную книгу автора

городу. Да, в виду необъятной ширины и сложности его достижений, присутствие
сегодня здесь являет его совершенным эталоном снисхождения - я бы даже
сказал, самоуничижения! - и милостивого расположения.
Я подумал, что речь графа достигла высшей степени смехотворности, и тут
он прервался, чтобы передохнуть; потом граф повернул голову, и я отчетливо
услышал, как, глядя на кого-то в первом ряду, он прошептал:
- Думает, что он - Господь Всемогущий, а все остальные - дерьмо!
Затем моментально, не переводя дыхания, граф продолжил:
- Действительно, и где еще искать такую бесконечную доступность
возвышенного, как не в Царстве Божием? Его неземная величественность, его
печальная, отстраненная стать, его гений, непостижимо далекий от всего
обыденного - все это он добровольно отринул...
Я почувствовал, что засыпаю. Я не мог сопротивляться облаку
наркотической дремоты, теплому свету горящих свечей, подкравшемуся ко мне,
пока граф бубнил свой нелепый гимн. Я пребывал в этих странных предельных
землях между сном и бодрствованием - между сознанием и комой - где различия
смешаны, границы стерты, и все становится не просто возможным, но и,
согласно законам фантазии и желаний, вероятным. И здесь я неожиданно
встретил Адельму - гибкую, прелестную, похотливую и... совершенно
обнаженную. Она поцеловала меня, ее губы тронули мои, и я ощутил
прикосновения блуждающего, нежного, розового язычка. Мои дрожащие руки
накрыли ее восхитительные груди с напряженными, набухшими сосками...
"Как ты смеешь! - воскликнула она и отпрянула. - Кто дал тебе право
прикасаться ко мне? Ты, грязное животное! Как я тебя ненавижу, как я тебя
презираю!"
Внезапное смущение и замешательство тут же сменились сладким,
всеобъемлющим пониманием.
"Мои оскорбления по-прежнему возбуждают тебя? - прошептала она. Потом
посмотрела вниз, на мою трепещущую, пульсирующую плоть. - Думаю, что да!"
Когда я извергся в нее, она откинула голову назад и застонала:
"Ты, непереносимый ублюдок... нет, остановись, пока еще не поздно... о,
прекрати это! Ты знаешь, что это омерзительно, знаешь, что мне тошно от
твоей пульсации внутри!" - тут Адельма захихикала, и, чем крепче мы
прижимались друг к другу, тем громче становился смех, разливался по
ландшафту моих мыслей, набирал силу, пока не начал исходить не из бледного,
тонкого горла Адельмы, а из пяти сотен грубых, охрипших глоток. На меня
накатывала волна смеха - ломкого, неискреннего, лишенного утонченности и
изящества - и, резко тряхнув головой, я, кажется, пришел в себя.
По-видимому, граф Вильгельм только что пошутил. Быть может, на мой счет? Что
ж, этого я никогда не узнаю. Смех стих, и пришла моя очередь. Граф
лучезарно-выжидающе улыбался. Поднявшись на ноги, я взглянул на доктора
Фрейда, сидевшего рядом с Адельмой в первом ряду этой "бальной аудитории";
он ободрительно кивал.
Я прочистил горло и начал.
- Леди и джентльмены! Перед своим сегодняшним выступлением сегодня я
хочу провести небольшой эксперимент. Или, быть может, стоит назвать это
сравнением? Искусство пения йодлем, или улюлирования, если использовать один
из технических терминов, к сожалению, пришло в печальный упадок по сравнению
с тем временем, когда оно впервые было вызвано к жизни, благодаря пробным
опытам и робкому психологическому любопытству...