"Владимир Маканин. Где сходилось небо с холмами (Повесть)" - читать интересную книгу автора

аварийщики пели, в нем тоже ничуть не нуждаясь. Они пели и прежде, вовсе не
зная о нем, когда мальчику было два и когда был один год. И когда его не
было совсем, они пели.
Голоса в поселке были замечательные; и единственный, кого Бог заметно
обошел, был дурачок Васик - антипод маленького Георгия, чей голос
сравнительно с поселковскими был слишком хорош. Приблудный и никому здесь не
родной, Васик жил у Груниных; его там жалели, кормили, поили, и жил он при
поселке как птица небесная, не работающий, оберегаемый и счастливый человек.
Единственное, в чем ему отказывали,- в пенье. И оттого, что в поселке у
всякого встречно-го был голос, больший или меньший, едва аварийщики
запевали, несчастный Васик тотчас испы-тывал муку. Шаг за шагом он подходил
к поющим все ближе. Мало-помалу пенье очаровывало, душа разрывалась, и вот
он открывал рот, но тут же закрывал: знал, что петь безголосому нельзя, не
велено. И не столько мучимый, может быть, желанием петь, сколько желанием
быть как все и соеди-ниться со всеми, Васик подходил наконец совсем близко;
с протяжным своим мычаньем, с грубыми, утробными звуками он вдруг
подскакивал к столам под кленами, где сначала поющие грозили ему пальцем, а
затем кулаком: ?Заткнись!.. Эй, да гоните же его - раз молчать не может!?
Его отгоняли, а маленький Башилов пел и пел, набирая голосом силу,-
глаза его были раскрыты широко, ясно; пения не прерывающий, он вновь видел
всю последовательность перемещений, в начале которых Васик приближался
тихими шагами, затем приостанавливался поодаль, а затем, подкравшийся,
пытался немо, беззвучно петь. Он только открывал рот. Но от внутренних сил
сдерживания и торможения руки Васика начинали дергаться, выворачиваться в
ладонях, гнуться, затем тик перебрасывался выше, на лицо,- по лицу
проносилась целая гамма трепета, мелких судорог, гримас. Немая душа, имея
чем поделиться, не имела способа передать. А Башилов-мальчик пел, он пел,
как и все в поселке, о дурачке не думая. Когда же в дождь или в холода
сидели у Ереминых, мычащего Васика с первого же раза прогоняли совсем и
больше уж в дверь не пускали.
Голос мальчика звучал чисто и неколеблемо, а если кто-то подходил ближе
или кто-то уходил, это не имело значения. Пенье лилось легко и естественно,
как будто мальчик просто дышал. Он мог при этом улыбаться или даже
прозаически почесываться, лицо оставалось ясным, и голос звучал чисто.
Позже, войдя в современную музыку, он стал сложен и скрыт за зрелостью
выучки, но в детстве естестве-нность оставалась самой видной, если не самой
сильной стороной его музыкальности. Если он долго играл на гармонике,
казалось обычным, что люди приходят есть и пить водку, уходят, а потом
приходят вновь, садятся около и, оттаяв, плачут; дело было не только в их
разрушенных слезных железах.

Они возили его в город и платили в музыкальную школу, а когда дядька
сгорел, они же собрали ему деньги для поездки в Москву, в музыкальное
училище, и Ахтынский, первый силач, красавец и прекрасный низкий голос,
повез мальчика в столицу. Петь Ахтынский начинал всегда низко-низко,
издалека: Ночь наша на улице те-тее-оом-ная... - ведущий и признанный в
распеве, он задыхался на верхах, зато был раскован, смел в вариациях. Он был
из незримых создателей песни: из безымянных. Физически очень сильный
человек, он не все умел, не все в быту удавалось, и потому в поезде он много
говорил и учил подростка Георгия жизни: он учил московской жизни, которой не