"Владимир Маканин. Где сходилось небо с холмами (Повесть)" - читать интересную книгу автора

знал. Он вез с собой сколько-то поселковских денег, чтобы сберечь и дать их
Георгию впрок, когда придется снять для него угол у какой-нибудь зажившейся,
дряхлой бабки. Ахтынский не знал, что при училищах есть общежитие для
иногородних; общежитие оказалось для него неожиданной и большой радостью.
Он вез подростка в купейном вагоне, чтобы можно было не озираться и
спокойно говорить о жизни: ?В Москве, Георгий, нищают и разоряются в
основном на мелочах: на газированной воде, на мороженом. Человек никак не
может себе отказать, и вот денежки текут и текут. Не позволяй себе этой
слабинки - смотри!? Ахтынский на станциях из вагона не выходил и традиционно
боялся, что в пути их куда-нибудь втянут и облапошат. Он наотрез, вызывающе
отказался сесть за карты с вполне мирными пассажирами, которые и играли-то
не на деньги.
В Москве Ахтынского потрясло пиво; не мог он прийти в себя от его вкуса
и особенного, мягкого хмеля, тем не менее больше одной кружки сразу он тоже
позволить себе в пивной никак не мог. Вскрикивая от восхищения, он уверял:
?Ты, Георгий, вырастешь и поймешь! Ты поймешь, ты пиво оценишь, гадать не
надо, обязательно оценишь!..? - а Георгий его поддерживал плохо и в пиве не
понимал: молодой! Срывы на вступительных шли у Георгия один за одним, но
выручал слух, выручала музыкальность и еще то, что экзаменаторы были не
прочь взять человека из той глубинки, о какой и не слышали. Он сдавал
экзамены долго, упорно, цепко, и все эти дни Ахтынский восхища-лся его
баллами, а также пивом, которое пил в ближайшей пивной. Пивная была с
музыкой, с автоматом, из первых, автомат играл вальсы, что тоже Ахтынского
восхищало.
Узнав, что общежитие дается не только на время экзаменов, но и на весь
срок учебы, Ахтын-ский понял, что дело сделано и что гора с плеч, после чего
и загулял на излишки денег. Он не вылезал из пивной с музыкой трое суток
кряду, а когда вылез, оказался безголосым. Лицо у него было сильно
удивленное. Он разводил руками. Он стал сипеть, к тому же стал заметно
гундосить и очень надеялся, что это пройдет.
Через год-полтора в вялом письме, в одном из писем оттуда, сквозь
просеянные временем поселковские события к Георгию дошла, пробиваясь, весть
и об Ахтынском: оказалось, силач навсегда потерял свой голос. То был чистый
низкий голос с чарующей кантиленой, наводившей на слушателя мысли о
неменяющихся временах, о мерцании золотой утвари и о рослых непьющих
дьяконах. Прочесть было горько, но Георгий жил уже своей жизнью, далекой от
них, новой. Он принял известие близко к сердцу лишь как память, как укол
детства, от которого, хоть и невеликая, возникает боль. Боль удержалась.
Двумя днями позже старенький преподаватель сольфеджио спросил: ?Что ты
загрустил, Георгий?? - и подросток, выйдя из задумчивости, рассказал
несколько сбивчиво об осипшем земляке. Старичок слушал и кивал маленькой
мудрой головкой. Старичок заметил:
- Это печально, что за все надо платить.
- Да,- поддакнул Георгий.
- Он привез тебя, устроил, помог - и, в сущности, заплатил своим
голосом. Это печально.
Слова показались самолюбивому подростку не вполне дружелюбными. Слова и
удивили и задели, так как, поддакивая, он ожидал к своей грусти лишь слов
сочувствия. Георгий даже и засмеялся, после чего, не мешкая, молодо и быстро
ответил, что счет неточен и что Ахтынский ведь заплатил своим голосом не