"Владимир Маканин. Голоса" - читать интересную книгу автора

в микроорганизмы, в воздух. Опытные бойцы. Они не упускали и не упустили
своего шанса.
Мое лицо утратило тем временем мягкость; рука затяжелела, как полено, в
судороге я прижал ее к лицу, словно закрывал светлые материны глаза от
ястребов,- степняки уже кружились. Мое "я" разваливалось. В конце концов
приходилось выбирать из того, что есть,- мое "я" металось по разлагающемуся
телу, норовя хоть куда-нибудь приткнуться, впрочем, выбор был невелик: я
почувствовал, что обрел гибкое длинное тело, и если новое мое тело было
теперь скользкое и холодное, то не беда, и ведь, повторяю, приходилось
выбирать из того, что есть. Я прополз меж ребер того остова, которым я сам
был когда-то, мимо развороченной печени и мимо отполированной поверхности
древка копья,- я уже обрел некоторую ловкость и вскоре даже привык, как
привыкает, скажем, человек, потерявший ногу, привыкает и не скорбит всю
дальнейшую жизнь, что ноги у него нет и что она уже не вырастет. Я потерял
куда больше, но теперь это не имело значения. Я был червь, я был живое
существо, а это уже немало. Я полз лишь для того, чтобы выползти, я обвился
вокруг ребра,- и раскачивался, слыша запахи травы и земли. Только недоумки
говорят, что червь любит жить в трупе,- он там рождается подчас, это верно,
но вскоре он уходит, как всегда и все взрослеющие уходят от того места, где
родились. Качнувшись на ребре всем телом, я совершил сброс и упал и вот уже
совсем ловко и упруго заскользил по земле: я хотел пить, потому что червь
любит влажность.
Солнце было высоко; червь не человек - и потому я сразу же нутром
почуял, где тут в степи может быть вода. Я услышал ее, как слышат звук
самолета, и двинулся на этот звук. Я полз не слишком долго, потому что я
полз правильно. Вода была недалеко: уже за первым же пригорком земля запахла
свежо и страстно: вода хотела меня.так же, как хотел ее я. Я полз: я
вытягивал шею, потом тянул середину и только затем подтягивал низ тела.
После полыни и песка вдруг появились первые зеленые проблески травы. Вода
была близко. И тут я увидел человека- в нескольких сантиметрах от меня стоял
старик, которого я недавно видел в бытность свою человеком, жалкий и
оборванный старик,
но только теперь, хотя и в лохмотьях, он не был жалким. Он был огромен.
Он перекрыл собою путь к воде. Он спросил:
- Ползешь? - И рядом я увидел подошвы его ног, его старые стоптанные
сапоги. Они были как огромные столбы. Он ступил, и как глыбой придавило
сапогом половину моего тела, и, конечно же, вмиг расплющило бы меня, если б
он захотел. Я извивался,- сапог, чуть придавливая, увеличивал боль, и я уже
боялся разорваться от переполняющего меня давления моей же внутренней
жидкости.
- Ну? - был его первый вопрос. - Грешил?
Я хотел ответить: "Сам, мол, все знаешь - зачем же спрашиваешь?" - но
голоса у меня не было, я даже пискнуть не мог; я только заизвивался сильнее
и подобострастнее.
Он (там, наверху), вероятно, покачал головой.
- Грешите,-проговорил он с упреком,-землю всю поганите.
Я вновь заизвивался, телодвижениями отвечая - я, мол, как все. Я как
все, и какой же с меня спрос.
- А почему же жить хочешь?
- Все ведь хотят.