"Владимир Маканин. Голоса" - читать интересную книгу автора

- Опять все... Мало ли чего хотят все.- Старик передразнил,
переповторил мою (в переводе на язык) извивающуюся интонацию. - Ты-то почему
хочешь жить?
Он прижал меня жестче и грубее; я совсем помутился, вздулся и вот-вот
мог, разорвавшись, растечься.
- Что в своей жизни ты делал - рассказывай.
Как ни стыдно сознаться, я стал лепетать (извивами вздувшегося тела),
лепетать о каких-то своих достоинствах. Тут обнаружилось удивительное: так
легко говорить о своих прорехах, так просто перечислять скользкие или
поганенькие поступки, сделанные хоть год, хоть десять лет назад (в
припоминании есть даже своя покаянная сладость), однако, когда я попытался
сказать, чем я хорош, это оказалось непосильно, это звучало жалко, пожалуй,
нелепо и уж точно неуместно.
Я заизвивался вновь,-не зная, что вспомнить и что сказать, я стал
лепетать, что я, мол, не умею себя хвалить. У нас, мол, принято, чтобы
хвалили другие.
- Другие?
- Да.
- И как же они хвалят?
- Ну как. Я сделаю ему что-нибудь полезное, хорошее, доброе,- он меня
похвалит. Надо сделать человеку что-то полезное.
- Хорошо живете,- фыркнул старик.
Сапог, придавливающий меня, ослабел. Все тело мое заныло; я пополз,
волоча за собой нижнюю половину, которая была все еще в шоке и тянулась за
мной как неживая. Старик произнес сверху:
- Ладно, поживи, даю отсрочку.
Солнце грело, вода была недалеко; я настолько обрадовался возможности
жить дальше, что осмелел. Я спросил, за что он дает мне отсрочку, хотелось
бы знать. Я повторил движением тела:
- За что?
И он сказал за что. Он и без меня все знал: сразу и легко прочитав мою
жизнь, он назвал некую, на мой взгляд, безделицу, пустяк - я замер в шоке,
как и мое тело; я никак не мог осмыслить: то, что он назвал, не было ни
достоинством, ни хорошим поступком, скорее всего это было, пожалуй, моей
слабостью.
- Но ведь это есть у многих,-обескураженно пискнул мой голосок.
Он сказал:
- А я многим даю отсрочку.
И тут он добавил еще три слова:
- Много извиваешься, червь,- и пнул меня ногой, чтобы больше не видеть.
Удар был сильный, но, по-видимому, достаточно рассчитанный и не без крохи
гуманности: тело не лопнуло, оно спружинило, я взлетел в воздух,-и вот,
перелетя через пригорок, шлепнулся я в какую-то канаву с водой, к которой я
давно и долго полз, алчный, по запаху.


5


Кто и когда изобрел барабан, историей не зафиксировано,- это столь же в