"Владимир Маканин. Голоса" - читать интересную книгу автора

крикливой, она могла быть, скажем, строгой, она могла поведением своим
неосознанно портить дитя, но в критический момент - она мать, и этим все
сказано, и я уже знал и помнил, что читатель тоже про это знает и помнит.
Потери в образе шли не только от этой оглядки, но и от самой выучки тоже.
Реальная мать Кольки Мистера не была, однако, ни крикливой, ни мелочной, она
отнюдь не была лишена доброты, а вот жизнь у нее была как бы своя,
самостоятельная, и Мистер ее не волновал.
Особенно же кичилась она высокой своей нравственностью. Она работала
бригадиром маляров - в бригаде были только женщины, и всех их она держала в
кулаке. Она умела влиять, умела убеждать. Бригада часто перевыполняла план,
получая всяческие поощрения и награды. Я повторяю: мать была несомненно
одаренная женщина. И энергичная. Мужу она устраивала истерики, и это не были
истерики плачущей женщины - это были скандалы гневливой барыни. Она называла
его неудачником, а считала, конечно, ничтожеством. Кольку Мистера, вид
которого причинял ее самолюбию боль и досаду, она тоже старалась не видеть
и, если можно, не слышать. Она чуть не лбом билась о стену, чтобы его взяли
летом в пионерлагерь, но устроить в пионерлагерь мальчишку, неучащегося и с
патологией, было даже для нее сложно. Однажды она (уже почти добившись
своего) в окружении баб победоносно восклицала:
- Ну, сын, хочешь в пионерлагерь? Признавайся, ну?
Сын молчал.
- Вы не представляете, каково мне было этого добиться! - говорила она
бабам.
- Ну ясно.
Бабы кивали. Бабы соглашались.
- Вы не представляете, сколько я сил на это угробила. Сколько нервов!
- Ну ясно... Само собой!
И бабы дружно стали ей говорить, какая она молодец, и как ей тяжело с
Колькой, и какая вообще жизнь тяжкая. Они любили ее - и, конечно,
побаивались. Они стояли кружком и грызли семечки после бани. Они были
красные и распарившиеся. Они сжимали в багровых бабьих руках узелки и узлы,
в бане они не только мылись, но и устраивали стирку.
Мать Кольки тоже с ними стирала и тоже мылась, и вот теперь, бросив
узел на скамью, она вновь радостно и возбужденно спросила:
- Ну, сын, хочешь в пионерлагерь?
Совершенно спокойно, притушив умненькую и злую улыбочку, Мистер
негромко ответил:
- Оссподи, да спихни меня с рук куда хочешь.
Женщины, встрепенувшись, оглянулись на него - маленький и мудрый
старичок смотрел и не смотрел на них, сплевывая семечную шелуху. Он отвечал
матери всегда негромко, его послушание было всегда стопроцентным и всегда
внутренне ядовитым. Не способные уловить оттенок- после паузы - мать и за
ней остальные женщины отвернулись и опять заговорили о бараке, о
комнатушках, в которых ютились.
Мать Кольки в то время хотела (и позже она пошла по этой лестнице
вверх) проникнуть в завком и распределять там скудно строившееся в поселке
жилье. Она спала и видела, как во всеоружии своей справедливости она делит
комнаты, а может быть, распределяет квартиры; квартиры тогда были
неслыханной роскошью. Она грозилась:
- Вот погодите. Вот я влезу туда-и покажу им, как надо делить.