"Владимир Маканин. Голоса" - читать интересную книгу автора

Отец Кольки был человек, травмированный войной, слабовольный,
придавленный женой и тихий, точнее сказать, смирный, однако с внутренней и
тщательно скрываемой жаждой - дожить жизнь как жизнь. Сам с собой отец
Кольки вел такие, неслышные другим разговоры:
- За плечами вся жизнь - а я еще не отдохнул.
Или:
- Прожита жизнь, а я ничего не видел...
Или:
- Жизнь прожил, а еще и не любил никого по-настоящему...
Был он преподавателем техникума; рассказывая об изоляционных
материалах, он время от времени платонически влюблялся то в одну, то в
другую студенточку, подолгу раздумывая и колеблясь, стоит она или не стоит
его любви - отдать ей или не отдать остаток своей жизни. Он их разглядывал,
перебирал, одну за другой браковал и боязливо играл глазами - студенточки
считали его чудаком. Они считали его контуженым. Занятия он вел
замедленно-замогильным голосом. Сына своего он воспринимал как очередную
неудачу в жизни. Отец считал, что он стоил лучшей доли, он считал, что он
стоил лучшего сына.
- Вот и здесь мне не повезло... Горе ты мое,- начинал он вдруг со
вздохом. И тихо (и не без опаски) пытался положить руку на голову сына.
Иногда среди ночи отец свешивал ноги с кровати, выходил в коридор
барака и курил - думал о тяжелой своей жизни. Жизнь проходила, а отец, как
ему казалось, очень мало узнал и очень мало увидел.
- Я никогда, - тихим и укоряющим себя самого голосом начинал он,- не
ловил сетями рыбу. Никогда...
Или:
- Я никогда не видел города Гурьева.
И он уезжал с кем-нибудь в недалекий Гурьев. Или на озерную рыбалку. Он
возвращался и тихо оправдывался, тихо и прибито сносил крики жены,- тихо и
потаенно он тоже хотел прожить собственную жизнь. Он только об этом и думал
и был похож на человека, который мучительно не понимает, почему из отдельных
капель никак не соберется в целое дождь.

Сестра - а она была старше Кольки Мистера на три года - была прежде
всего отличница. Это верно, что она была человек глубоко порядочный; ни
артистически-энергичная деловитость матери, ни скрытая и тихая фальшь отца
не передались ей ни граммом. Но именно поэтому ее душа сформировалась и
съежилась в сторону сухости. Она была тихоня в школе. Тихоня на улице.
Тихоня дома. Напряженно следящая за своими оценками отличница, она,
затаившись, ждала дня и часа, чтобы побыстрее получить свою золотую медаль и
уехать в какой-нибудь университет - Свердловский или Саратовский - уехать,
уйти, убежать и, вынырнув где-то, начать жить снова и заново. Сестра Кольки
была непоколебима в своем и ничуть не боялась, скажем, упреков от своих
подружек и одноклассниц в том, что она, мол, льнет к учителям,- она была
выше упреков. Она приходила вечером к той или иной учительнице, сидела у
нее, беседовала, пила чай и выбирала себе книги - учительницы ее не любили,
но уважали и честно делали свое учительское дело, держа свои двери для нее
открытыми и свой чай горячим.
- ...Позоришь нашу семью - вор! мелкий воришка! - громоподобно кричала
мать, когда Кольку Мистера и меня поймали с картошкой, которую мы надергали,