"Максим Макаренков. Мой Сашка любит яблоки, Что-то изменится, Драйв (Рассказы)" - читать интересную книгу автора

нескольких десятков людей в мире, слова. Кристина, танцуя, упорхнула на
кухню, я слышал, как там она, звеня тарелками, подпевает мелодии. Тяжело
вздохнув, я пошел на балкон курить.
Я лежал, рядом со сладко посапывавшей Кристиной, и сна не было ни в
одном глазу. Тихонько встал и пошел на кухню. Заварил чаю, сел у окна и стал
пускать в форточку дым. Докурил, сосредоточился. Сотворил Купол тишины
вокруг кухни, чтоб Крис не будить. Подышал на стекло и вызвал Старое
зеркало. Стекло пошло морозными разводами, что-то тихонько дзинькнуло. Узор
исчез, и я увидел Москву. Редкие огни полуночников. Залитые шалым ночным
светом центральные улицы.
Чуть повел рукой. Проявились векторы сил, линии интересов. Так, это
привычно. Знакомый, не меняющийся веками, узор интриг и сторожевых сетей
Старших. Вгляделся, приблизил картинку. И увидел. Вот они,
голубовато-льдистые нити, змеящиеся, свивающиеся в узлы. Нити Безымянного.
Неожиданно картина покрылась белым. Захрустела моментально замерзшая
вода в чашке. Изо рта у меня пошел пар, волоски на руках встали от холода
дыбом. Изображение в Зеркале пропало. Потом белый цвет льда сменился
непроглядной тьмой. Отсутствием цвета, глубоким и мрачным. И, из этого
НИЧЕГО, появилось лицо. Оно было бесполым и отталкивающе прекрасным. Даже я,
видя его не в первый раз, не мог сдержать дрожи. И отвести взгляд я тоже не
мог, слишком притягательным оно было. Уродство настолько абсолютное, что оно
переходило в красоту, или неземная красота, чуждая до такой степени, что
воспринималась как уродство...
На меня смотрел Безымянный. Тот, кого я, уже не раз, отправлял в эту
тоскливую абсолютную темноту. Безымянный смотрел, не мигая. А потом
улыбнулся, печально и ободряюще. Сложил губы трубочкой и дунул. Лед,
сковывавший Зеркало лопнул, и осколки посыпались на пол кухни.
Я сидел на кухне до рассвета, пил горький, крепкий настолько, что
сводило скулы, чай, курил. И смотрел, как превращаются в воду осколки
Зеркала.
Следующие три месяца я ходил и присматривался ко всему, что меня
окружало. Ловил обрывки ломкого ритма, томного женского голоса, доносящегося
из наушников ребят и девчонок, краем глаза замечал нездешние жесты, которыми
обменивались при встрече менеджеры, встречавшиеся за бизнес-ланчем в кафе.
Вечерами узоры светящихся окон в домах, мимо которых я проезжал,
складывались в буквы алфавита, забытого много тысяч лет назад. А алкоголик с
первого этажа вдруг бросил пить. Мы столкнулись с ним около дверей подъезда,
кивнули друг другу, он всегда был вежлив, даже когда лежал на ступеньках и
мычал. Он шагнул в вечерню темноту из уютного круга света маломощной
лампочки, висевшей над подъездом, я уже достал ключ-магнитку, и зачем-то
обернулся. Алкаш, точнее, бывший алкаш, сбегая по ступеням, тоже оглянулся,
и я увидел вертикальные зрачки его угольно-черных глаз. Короткая улыбка и он
пропал.
А Кристина расцветала. Стала часто приходить поздно, пару раз звонила и
говорила, что останется ночевать у друзей. Я не стал проверять, так ли это,
хотя, послать элементаля следить, проще простого. Я ей верил. Ночью она
улыбалась во сне. Несколько раз я просыпался от ее тихого счастливого смеха,
но с каждым разом смех был все более чужим. Нездешним.
Я знал, что, на самом деле, происходит, но не хотел даже спрашивать.
Крис сама все мне рассказала. Вернулась поздно, сияющая, мурлыкающая,