"Митрополит Макарий(Булгаков). История русской церкви Введение" - читать интересную книгу автора

совершенно подрывает все подобные гадания о древнем славянском переводе
Священного Писания, когда говорит далее: "Аще въспросиши словенскыя букаря,
глаголя: кто вы письмена сотворил есть, или книты преложил? То вьси ведят, и
отвещавше рекут: святыи Константин Философ, нарицаемми Кирилл, тъ нам
письмена сотвори и книгы приложи, и Мефодие, брат его".
Могли бы мы привести здесь еще свидетельство святого Златоуста, что у
скифов и сарматов был уже и в его дни перевод Священного Писания или учения
апостольского на их родном языке [*305. Но кто нам поручится, что под этими
скифами и сарматами святой отец разумел собственно тех, которые обитали в
наших южных пределах, а не вообще варваров, из которых многие в то время
действительно уже были просвещены христианством и имели Слово Божие на своем
языке, каковы готы, грузины и прочие? Кто нас уверит, что если и наших,
точно, скифов и сарматов разумел святой отец, то под этими именами надобно
понимать непременно славян, а не другие племена, обитавшие в пределах
русских?
Наконец, самое важное, по-видимому, свидетельство о существовании у
славян какого-то перевода, по крайней мере, двух священных книг - Евангелия
и Псалтыри - еще до святого Кирилла представляет древнейшее житие самого же
Кирилла, написанное одним из его современников и ближайших учеников. В житии
рассказывается, что, остановившись в Корсуни на пути своем к хазарам, святой
Кирилл прежде всего "научися ту жидовстей беседе и книгамъ"; потом научился
языку самарянскому: "Самарянин некий ту живяше и, приходя к нему, стяжашеся
с ним, и принесе самарянски книги, и показа ему, и испрошь я у него Философ,
затворися в храме, на молитву ся положи, и от Бога разум приим, чести нача
книги бес порока"; наконец, точно так же научился и языку русскому: "Обрете
ту Евангелие и Псалтырь русскыми писмены писано, и человека обрет глаголюща
тою беседою, и беседова с ним, и силу речи приим, своей беседе прикладая
различная письмена, гласнаа и съгласнаа, и к Богу молитву творя, въекоре
начат чести и сказати, и мнози ся ему дивляху". Из этих слов биографа,
который мог быть спутником святого Кирилла и свидетелем описываемых событий
или мог слышать о них от самого Кирилла, очевидно, что тогда существовали
уже какие-то русские письмена и русские книги Евангелие и Псалтирь. Но
вместе очевидно и то, что святой Кирилл сначала не понимал ни этих русских
письмен, ни русских книг, как прежде не понимал книг самарянских, что он
стал понимать русские письмена и читать русские книги только при помощи
человека, говорившего русскою беседою и объяснившего ему силу речи, и,
применяя сам русские буквы, гласные и согласные, к своему языку, т. е.
греческому, а главное - стал понимать русские письмена и читать русские
книги при помощи Божией, как прежде стал читать книги самарянские. Одно уже
это обстоятельство, что святой Кирилл, знаток славянского языка, сначала не
понимал ни русских письмен, ни русских книг, приводит к сомнению, точно ли
они были славянские. Из дальнейшего повествования того же биографа Кириллова
открывается, что сам Кирилл, узнавший теперь русские письмена и русское
Евангелие с Псалтирью, вовсе не признавал их за славянские.
Когда по возвращении Кирилла от хазар, царь начал посылать его к
моравам, одному из племен славянских, Кирилл отвечал: "Рад иду тамо, аще
имут буквы в язык свой". Мог ли так говорить святой муж, если бы признавал
известные ему русские буквы за славянские? Когда царь вслед за тем сказал,
что ни дед его, ни отец, ни многие другие не нашли славянских букв, сколько
ни искали, и советовал Кириллу просить помощи от Бога, то "Философ, по