"Митрополит Макарий(Булгаков). История русской церкви Введение" - читать интересную книгу автора

о их желании креститься, самое же крещение их - в истории императора
Василия, не упоминая о походе [*462]. Странным может показаться только то,
почему же некоторые из этих греческих писателей, равно как и некоторые
южнославянские, не относят крещения наших предков ко времени обоих
императоров - Михаила и Василия, если оно точно случилось в их соцарствие, а
приписывают лишь одному Василию. Но и это понять нетрудно: известно, что, с
тех пор как Василий сделался соправителем Михаилу, последний носил только
титул императора, а настоящим государем, управлявшим всеми делами империи,
был Василий. Это очень хорошо знали и греки, и южные славяне, которым
император Василий Македонянин был единоплеменник [*463].
Как же после сего примирить еще то несогласие, что патриарх Фотий
усвояет себе посольство к руссам епископа, а Багрянородный - Игнатию? Фотий
был современник и главный участник в событии - мог ли он не знать его со
всеми подробностями? Фотий говорит об нем в окружном послании своем к
восточным патриархам и, следовательно, говорит пред всею Церковию - мог ли
он позволить себе неправду? Сам враг Фотия, папа Николай, старавшийся в
одном из писем своих опровергнуть все слова этого послания, отнюдь не
обличает Фотия, чтобы он несправедливо усвоял себе обращение руссов [*464].
И заметим, Фотий говорит решительно, что руссы не желают только принять, но
уже приняли и епископа, и пастыря, и христианское богослужение. А
Багрянородный? Он писал жизнь деда своего, императора Василия, спустя 60 или
70 лет после - трудно ли ему было несколько смешать подробности события и
имя патриарха Игнатия поставить на место имени Фотия? Узнавши, что обращение
руссов последовало в самом начале воцарения Василия, когда, собственно, он
был только соправителем Михаилу, и также то, что вскоре по воцарении Василия
Фотий низведен был с престола и на место его возведен Игнатий, Багрянородный
очень естественно мог опустить из внимания небольшой промежуток времени и
приписать патриарху Василиева царствования то, что принадлежит, в строгом
смысле, патриарху царствования Михайлова. Эта ошибка Багрянородного
представится нам несомненною, когда возьмем во внимание следующее
обстоятельство. Все четыре последующие летописца: Кедрин, Скилица, Зонара и
Глика, которые только описывают, как совершилось обращение руссов,
заимствуют это сказание почти слово в слово у Константина Багрянородного.
Подобно ему они относят крещение руссов к царствованию Василия, упоминают о
посланном к ним епископе, о чуде, совершенном епископом для убеждения
язычников по их настоянию. И между тем, никто из этих четырех писателей не
повторяет, чтобы епископ послан был в Россию от Игнатия [*465]. Отчего же,
соглашаясь во всем, только в одном они не согласились с Константином? Без
сомнения, оттого, что имели достаточное основание не согласиться: они,
вероятно, знали истину из другого источника, может быть, читали самое
окружное послание Фотиево, которое Константину почему-либо было неизвестно.
Обратимся ли к отечественным нашим преданиям мы найдем здесь новое
подкрепление для своей мысли. В продолжение многих веков у нас всеми
единодушно была повторяема весть, что в первый раз Русь крестилась при
патриархе Фотии и что от Фотия прислан был к нам первый епископ. Мало того,
имя Фотия как первого насадителя святой веры в нашем отечестве до того
врезалось в памяти русского народа, что даже все последующие крещения,
бывшие при святой Ольге и святом Владимире, обыкновенно были приписываемы у
нас, разумеется по ошибке, тому же самому Фотию [*466]. Нельзя ли, однако ж,
допустить, что Багрянородный говорит не о первом, а уже о втором