"Андрей Макин. Французское завещание " - читать интересную книгу автора

бережно и нерешительно дотронулась своими грубыми пальцами крестьянки до
изящной статуэтки на комоде, которая изображала нимфу со струящимся телом,
оплетенным извилистыми стеблями, - фигурка начала столетия, один из
немногих, чудом уцелевших осколков прошлого...
Как это ни странно на первый взгляд, оценить смысл того необычного,
нездешнего, что было в нашей бабушке, нам помог местный пьяница Гаврилыч.
Это был человек,.который наводил страх уже одной своей покачивающейся
фигурой, стоило ей появиться из-за росших во дворе тополей. Причудливым
зигзагом своей походки он нарушал движение на главной улице, бросая вызов
милиционерам; он поносил власти; от его оглушительной ругани дрожали стекла,
а стайку бабуль сметало со скамьи. Так вот этот самый Гаврилыч, встречая
бабушку, останавливался и, стараясь задержать дыхание, пропитанное водочным
перегаром, с подчеркнутым уважением выговаривал:
- Здравствуйте, Шарлотта Норбертовна!
Он один во всем дворе звал бабушку ее французским именем, правда слегка
русифицированным. Более того, неизвестно когда и каким образом, он узнал,
как звали отца Шарлотты, и образовал от его имени экзотическое отчество
"Норбертовна" - высший знак вежливости и предупредительности в его устах.
Мутные глаза Гаврилыча прояснялись, богатырское тело обретало относительное
равновесие, и, несколько раз не совсем уверенно мотнув головой, он заставлял
свой размягченный алкоголем язык проделать сложный трюк звуковой акробатики:
- Как вы себя чувствуете, Шарлотта Норбертовна?
Бабушка отвечала на приветствие и даже обменивалась с Гаврилычем
несколькими словами, не лишенными воспитательного подтекста. В такие минуты
наш двор выглядел очень странно: бабули, согнанные со скамейки буйным
появлением на сцене пьяницы, искали спасения на крыльце большого деревянного
дома напротив, дети прятались за деревьями, к окнам приникали лица со
смешанным выражением страха и любопытства. А на арене наша бабушка вела
дискуссию с прирученным Гаврилычем. Впрочем, Гаврилыч был совсем не дурак.
Он давно понял, что его роль выходит за пределы пьяных скандалов. Он
чувствовал, что в какой-то мере необходим для хорошего психического
самочувствия нашего двора. Гаврилыч давно уже стал персонажем, типом,
достопримечательностью - рупором непредсказуемой, причудливой судьбы, столь
милой русскому сердцу. И тут вдруг - эта француженка со спокойным взглядом
серых глаз, элегантная даже в самом простом платье, тоненькая и совсем
непохожая на других женщин своего возраста, бабуль, которых он только что
согнал с их насеста.
Однажды, желая сказать Шарлотте еще что-нибудь, кроме обычных слов
приветствия, Гаврилыч откашлялся в свой громадный кулак и прогудел:
- Выходит, вы тут совсем одна в наших степях, Шарлотта Норбертовна...
Благодаря этому неуклюжему замечанию я смог представить себе (а до этого не
представлял никогда) нашу бабушку зимой, без нас, одну в своей комнате.
В Москве или в Ленинграде все было бы по-другому. Людская пестрота
большого города стерла бы своеобычность Шарлотты. Но Шарлотта оказалась в
маленькой Саранзе, словно созданной для того, чтобы каждый прожитый день как
две капли воды походил на другой. И поэтому ее прошлое оставалось всегда
рядом, словно случилось вчера.
Такой была Саранза - застывшая на краю степей в глубоком изумлении
перед бесконечностью, открывавшейся у ее дверей. Кривые пыльные улочки
неутомимо карабкались на взгорки, над деревянными заборами нависала зелень