"Андрей Макин. Французское завещание " - читать интересную книгу автора

врага, с которым в один прекрасный день придется схватиться.
Вечера на бабушкином балконе начинали казаться всего-навсего детской
фантазией. И когда на уроках истории учитель рассказывал нам о "Николае II,
которого народ прозвал Николаем Кровавым", у нас не возникало никакой связи
между этим мифическим палачом и молодым монархом, аплодировавшим "Сиду".
Нет, эти два человека не были знакомы друг с другом.
Правда, однажды - и, пожалуй, случайно - они сблизились в моем
сознании; хотя учитель меня не вызывал, я вдруг начал рассказывать о Николае
и Александре, об их поездке в Париж. Я выступил так неожиданно, оснастив
свой рассказ таким количеством биографических подробностей, что учитель
растерялся. По классу прокатились озадаченные смешки: ребята не знали, как
отнестись к моей речи - то ли это хулиганская выходка, то ли чистейшей воды
бред. Но учитель уже овладел обстановкой и, отчеканивая каждый слог, заявил:
- Это на царе лежит ответственность за страшную давку на Ходынском
поле - растоптаны были тысячи людей. Это он приказал открыть огонь против
мирной демонстрации 9 января 1905 года - жертвами оказались сотни. Это его
режим повинен в бойне на реке Лене - 102 человека убитых! Не случайно
великий Ленин взял себе это имя - самим своим псевдонимом он хотел
заклеймить преступления царизма!
И однако не пламенный тон этой разоблачительной речи произвел на меня
наибольшее впечатление. А недоуменный вопрос, сложившийся в моей голове на
перемене, когда другие ученики донимали меня насмешками ("Глядите! У этого
царя корона!" - кричал один из них, дергая меня за волосы). Вопрос, на
первый взгляд, был очень простым: "Ну да, я знаю, это был кровавый тиран,
так сказано в нашем учебнике. Но что тогда делать с тем свежим, пахнущим
морем ветром, который веял над Сеной, со звучностью уносимых этим ветром
стихов, со скрипом золотой лопатки по граниту - что делать с тем далеким
днем? Ведь я так пронзительно чувствую его атмосферу!"
Нет, я вовсе не собирался реабилитировать Николая II. Я доверял своему
учебнику и нашему учителю. Но тот далекий день, тот ветер, тот солнечный
воздух? Я путался в бессвязных размышлениях, полумыслях, полуобразах.
Отталкивая расшалившихся товарищей, которые осыпали и оглушали меня
насмешками, я вдруг почувствовал к ним жуткую зависть: "Как хорошо тем, кто
не носит в себе этот ветреный день, это прошлое, такое насыщенное и, судя по
всему, бесполезное. Смотреть бы на жизнь единым взглядом. Не видеть так, как
вижу я..."
Последняя мысль показалась мне такой диковинной, что я перестал
отбиваться от зубоскалов и обернулся к окну, за которым простерся
заснеженный город. Так, значит, я вижу по-другому! Что это - преимущество? А
может, ущербность, изъян? Я не знал. Но решил, что двойное видение можно
объяснить моим двуязычием - в самом деле, когда я произносил
по-русски'"царь", передо мной возникал жестокий тиран; а французское "tsar"
наполнялось светом, звуками, ветром, сверканьем люстр, блеском обнаженных
женских плеч - неповторимым воздухом нашей Атлантиды. И я понял, что этот
второй взгляд на вещи надо скрывать, потому что у других он вызывает только
насмешки.
Тайный смысл слов позднее вскрылся еще раз, в такой же трагикомической
ситуации, как на уроке истории.
Я стоял в бесконечной очереди, которая змеилась у входа в
продовольственный магазин, потом переступала порог и вилась кольцами уже в