"Андрей Макин. Французское завещание " - читать интересную книгу автора

которые Шарлотта смастерила себе сама. Уничтоженная этими взглядами,
Шарлотта невольно поджала большие пальцы внутри башмаков, словно хотела,
чтобы ее ноги стали невидимками...
В эту пору они с матерью жили уже в старой избе на окраине города.
Шарлотту больше не удивляло, что ее мать почти всегда лежит за занавеской на
высокой крестьянской кровати. Когда Альбертина вставала с постели, в ее
глазах, хотя и открытых, роились черные тени грез. Медным ковшом она
зачерпывала воду из ведра, долго пила, потом уходила. Шарлотта знала, что
они уже давно существуют только благодаря тому, что в шкатулке с
перламутровыми инкрустациями еще поблескивают последние драгоценности...
Шарлотте нравилась эта изба, вдали от богатых кварталов Боярска. На
утонувших в снегу кривых и узких улочках их нищета была менее заметна. И
потом, было так славно, придя из школы, подняться по старым ступеням
деревянного крыльца, поскрипывающим под ее шагами, пройти темные сени, где
круглые балки покрывала плотная щетина инея, и толкнуть тяжелую дверь,
которая поддавалась с каким-то человеческим стоном. А потом можно было
немного постоять в горнице, не зажигая лампы, глядя, как маленькое низкое
окошко заливают фиолетовые сумерки, и слушая, как от налетающих снежных
вихрей дребезжит стекло. Прислонившись к широкому боку большой натопленной
печи, Шарлотта чувствовала, как под ее пальто мало-помалу проникает тепло.
Она прижимала к разогретому камню свои окоченевшие руки - печь казалась ей
громадным сердцем этой старой избы. А под подошвами ее фетровых бот таяли
последние льдинки.
Однажды осколок льдинки хрустнул под ее ногой непривычно звонко.
Шарлотта удивилась - она пришла домой по меньшей мере полчаса назад, весь
снег, которым были покрыты ее шапка и пальто, успел растаять и высохнуть...
И вдруг эта льдинка... Она наклонилась, чтобы ее поднять. Это оказался
осколок стекла! Тонкого стекла разбитой ампулы из-под лекарства...
Так вошло в ее жизнь страшное слово - морфий. И стало понятно все - и
молчание за занавеской, и тени, роящиеся в глазах матери, и эта абсурдная и
неотвратимая, как судьба, Сибирь.
Альбертине больше нечего было скрывать от дочери. И отныне уже Шарлотта
входила в аптеку и робко шептала: "Лекарство для госпожи Лемонье"...
Домой Шарлотта возвращалась всегда одна, через обширные пустыри,
отделявшие окраину, где они жили, от последних городских улиц с магазинами и
ярким освещением. Очень часто над этими мертвыми просторами разражалась
вьюга. Однажды вечером, устав бороться с ветром, ощетиненным кристалликами
льда, оглушенная его завыванием, Шарлотта остановилась посреди снежной
пустыни, повернувшись спиной к бурану и устремив взгляд в вихревой хоровод
снежных хлопьев. Она вдруг с такой силой ощутила собственную жизнь, тепло
своего худенького тела, собранного в крохотное "я". Она чувствовала, как
щекочет кожу залетевшая под ушанку капля, как бьется сердце, а возле самого
сердца - хрупкость ампул, которые она только что купила. "Это я, - зазвучал
вдруг в ней приглушенный голос, - это я стою здесь, среди снежной
круговерти, на краю света, в Сибири, это я, Шарлотта Лемонье, не имеющая
ничего общего ни с этими дикими краями, ни с этим небом, ни с этой
промерзшей землей. Ни с этими людьми. Я здесь совсем одна, и я несу своей
матери морфий..." Шарлотте почудилось, что ее разум зашатался и сейчас
рухнет в бездну, и тогда весь вдруг открывшийся ей абсурд станет нормой. Она
встряхнулась - нет, должен же быть где-то конец этой сибирской пустыни, а